Форум

Для начала выкладываю пролог. Остальное чуть позже. Рассказ еще до конца не окончен...

«Пролог».
Корабль мерно покачивался на волнах, стоя на якоре в нескольких сотнях метров от берега. Их путешествие подошло к концу. Анжелика стояла на палубе и задумчиво смотрела на закат. Капитан передал, что завтра они смогут сойти на сушу. Рескатор сдержал свое слово, они были в Америке. Рескатор… Он по-прежнему оставался для нее загадкой. На протяжении всего плавания они почти не виделись, казалось, он намеренно избегает встречи с ней. Лишь изредка она замечала его высокую худощавую фигуру в черном, раздающую указания матросам. Иногда у нее создавалось впечатление, будто он исподволь наблюдает за ней. Его темные, горящие глаза с любопытством и нежностью смотрели на нее из прорезей маски. А еще в них было море невысказанных вопросов и какая-то непонятная грусть. Бывали минуты, когда они, напротив становились холодными и, словно пронизывали ее презрением и обидой… В эти моменты, ей становилось страшно… Страшно от мысли, что путешествие подойдет к концу, и настанет ее очередь платить по счетам. Рескатор выполнил свою часть их договора, он спас ее, Онорину и ее друзей-гугенотов от верной смерти, она же пока оставалась должницей. Он ничего не требовал, ни на чем не настаивал, создавалось впечатление, что он попросту забыл об ее существовании и об их уговоре. Эта мысль, с одной стороны приносила облегчение, а с другой оставляла ощущение разочарования и непонятной грусти… Почему ее так притягивает, так интересует этот человек? Кого он ей так мучительно напоминает? Образ кого-то, кого она хорошо знала в прошлом, мучительно ускользал от нее. Ему тоже нравилось выводить людей из себя, возбуждая их низменные инстинкты, он тоже легко подчинял себе других, смеялся над ними… Тоже изящество, та же элегантность… Анжелика потерла, начавшие ныть от напряжения виски…
«Мадам Анжелика, монсеньор Рескатор просит вас пройти в его каюту», - резко прервал ее мысли один из матросов, - «Следуйте за мной». Молодая женщина судорожно вздохнула: «Ну вот и час расплаты…Что ж, идем…».
Как только за ней захлопнулась дверь каюты, она увидела капитана. Он сидел в кресле, вытянув перед собой свои длинные ноги. Его фигура занимала почти половину комнаты. Жестом руки, Рескатор указал Анжелике на второе кресло.
«Присаживаетесь, мадам. Вам не кажется, что нам надо поговорить», - его голос звучал глухо и как-то обреченно. Из него исчезли привычные ироничные нотки.
«Я предпочла бы выслушать вас стоя», - холодно ответила Анжелика.
«Ну что ж, как вам будет угодно, сударыня… Я вот уже много дней, как хочу с вами объясниться, хочу узнать и понять одну важную для меня вещь… Но все откладывал этот тягостный момент на потом. Дальше тянуть не имеет смысла. Надо покончить с этим нелепым положением. Завтра вы сойдете на берег, и навсегда исчезнете из моей жизни в дебрях этого огромного континента… Я оказался не в силах вот так просто взять и отпустить вас. Говорят, что женщины наделены интуицией, что в них говорит голос сердца… Почему же ваше сердце, ваша интуиция и ваша память упорно молчат?» Он вскочил, молниеносно преодолев разделяющее их расстояние, оказался перед ней, и, схватив ее за плечи, заставил взглянуть на себя.
«Посмотрите на меня внимательно! Неужели вы так глубоко похоронили меня в глубинах своей памяти? Неужели я никого вам не напоминаю?» Анжелика посмотрела на этого высокого, худого мужчину в черном. Она видела его жгучие темные глаза, обжигающие ее из прорезей маски, она чувствовала тепло этих сильных и вместе с тем нежных рук, она вдыхала едва уловимый запах сигар и… фиалок… И она вспоминала… Ночь… Гаронна…Трубадур в маске… В ее сознании, точно в калейдоскопе, все фрагменты картинки собрались воедино, и она, не веря собственным словам, точно безумная прошептала: «Вы похожи на моего первого мужа…», - и тут же в исступлении, почти теряя сознание, закричала: «Нет! Это невозможно, это неправда! Я бы узнала его из 1000… Зачем вы смеетесь надо мной? Он был хромой, у него был великолепный голос… Это невозможно забыть!»
«Может так вам будет проще», - проговорил Рескатор, срывая с лица маску. Анжелика посмотрела на него безумным взглядом, который сменился потрясением, граничащим с шоком, и, еле слышно прошептав: «Жоффрей», - молодая женщина без чувств рухнула к ногам мужа.
Первое, что почувствовала Анжелика, придя в себя, это то, что она лежит на кровати и, что пол больше не качается. Она была на суше, в незнакомой, аскетично, но изысканно обставленной комнате. В камине мирно потрескивали дрова. Анжелика медленно обвела помещение мутным взглядом, пока ее взор не остановился на дорогом и таком любимом лице, с беспокойством смотревшем на нее. И тут она вспомнила все, что предшествовало обмороку. Безумная радость пронзила все ее существо… Воскликнув: «Жоффрей», - она мгновенно села на кровати, ее руки потянулись, чтобы обнять мужа, он же спокойно, но твердо высвободился из ее объятий.
«Не стоит ломать комедию, сударыня, и демонстрировать чувства, которых вы не испытываете», - холодно проговорил граф.
Ее руки безвольно упали: «Нет, этого не может быть!», - думала Анжелика, - «Он здесь, такой родной…он так близко, но так далек. Он не любит меня больше, я не нужна ему… Он меня презирает…»
«Вы свободны в своих поступках, мадам, и вольны поступать, как считаете нужным», - продолжал говорить Жоффрей, вставая с кровати, на которой он сидел, ожидая пока очнется Анжелика, и, пересаживаясь в глубокое кресло, - «Можете не считать себя чем-то обязанной своему старому, давно и прочно забытому мужу. Простите, что потревожил вашу память, невольно воскреснув в вашей жизни, но я не намерен стоять у вас на пути. Я освобождаю вас от клятвы, которую вы вынуждены были дать когда-то в Тулузском соборе…» Все это он произносил медленно, с деланным безразличием, и каждое слово камнем ложилось на душу молодой женщины.
Анжелика резко встала с постели, гордо выпрямилась и решительно произнесла: « Ну уж нет, господин де Пейрак! Когда-то в Тулузе, я поклялась быть вашей женой и останусь ею навсегда. Вы вольны отказаться от меня, выставить меня за дверь, но не в вашей власти запретить мне любить вас… Я ждала этой встречи много лет, я мечтала о ней… Увы, она оказалась не такой, как в моих грезах… Коль скоро так случилось, что вы меня больше не любите, я уйду, но сначала вы меня выслушаете. Даже самые отъявленные грешники имеют право говорить, имеют право защищаться…»
Жоффрей перевел на жену удивленный взгляд и, пряча боль за иронией, произнес: «Ну что ж, я с удовольствием послушаю, как же случилось так, что ваша память навсегда стерла мой образ; как случилось так, что вы, маркиза Плесси-Бельер, любовница короля, в костюме служанки, сбегаете из французского королевства, от своего венценосного покровителя, в компании гугенотов и непонятно откуда взявшегося ребенка… Говорите, я весь во внимании…»
Анжелика опустилась на кровать и ответила: «Наберитесь терпения, господин граф, рассказ будет долгим…»

«Исповедь Анжелики».
Анжелика и Пейрак уютно расположились в комнате форта. В камине тихо потрескивают дрова, Жоффрей сидит в глубоком кресле, вытянув к огню свои длинные ноги. Анжелика примостилась на краю кровати, обхватив колени руками и положив на них голову. Она задумчиво смотрит на огонь, ее мысли витают где то далеко от Голдсборо, далеко в прошлом. Граф незаметно разглядывает жену. Взгляд его черных, как смоль глаз, с любопытством скользит по лицу, шее, фигуре этой новой, такой любимой, но таинственной и незнакомой женщины. Он тоже молчит, боясь спугнуть мысли, блуждающие в голове своей строптивой супруги и нарушить возникшее между ними с таким трудом состояние доверчивой интимности. И вот, наконец, лицо Анжелики приняло выражение твердой решимости, и она начала свой рассказ, срывающимся от эмоций голосом:
«Вас арестовали… Я узнала об этом от Куасси-ба, и сразу же поспешила в Париж. Там, остановившись у своей желчной и склочной сестры Ортанс, я очутилась в атмосфере враждебности и отчужденности. Меня же тяготила неизвестность… Вы пропали, и никто не мог, или не хотел, сказать причину ареста, место вашего заточения, то, кто отдал приказ и как долго Вы пробудете в тюрьме. Дегре, помните адвоката, которого я наняла для Вашей защиты, удалось выяснить, что причиной всех наших несчастий стали злоба, зависть и страх сильных мира сего. Вы, могущественный и независимый вассал и непослушный, дерзкий христианин, мешали королю и Фонтенаку, а я, глупая, наивная девчонка знала секрет, не дающий покоя бывшим фрондистам. И вот, мелкий заговор, начатый архиепископам, дабы привести непокорного вельможу к порядку, был подхвачен Фуке и его помощниками. А на вершине всей этой чудовищной фантасмагории стоял король, с чьего молчаливого одобрения, вершился этот произвол. Позже, мне самой довелось убедиться, насколько верна была догадка Дегре. А пока поползли слухи о Вашем аресте. Слуги стали покидать меня, бывшие друзья старались обходить стороной. На все наше имущество в Париже и Тулузе наложили арест. Деньги заканчивались с той же скоростью, с какой разбегались наши слуги. Экипаж, драгоценности, платья… Все это вскоре пришлось продать. Со мной оставались лишь Марго и Куасси-ба…Мои братья (Гортран и Раймон) советовали мне забыть все, бросить Вас и уехать домой в Монтелу, спрятаться… Но разве я могла… Это было бы предательством по отношению к Вам, моему мужу, человеку, подарившему мне счастье, человеку, который был моей единственной любовью, смыслом всей моей жизни…(на лице Жоффрея отразилось удивление и недоверие) Нет, я должна была бороться до конца, бороться за нашу любовь, за наше счастье, бороться за Вас… И я осталась…Фуке же предполагал, что стоит ему сокрушить графа, как не в меру любопытная графиня сама исчезнет, испугавшись за свое будущее. Мое упорство в попытке спасти Вас, разрушило все его планы. И тогда он решил купить мое молчание и предложил забыть о том, что я когда-либо носила фамилию Пейрак. Когда же я отказалась, он решил избавиться от меня…(При этих словах граф чуть заметно вздрогнул). После двух неудачных попыток меня убить (вторая привела к гибели бедную Марго), Фуке решил отравить меня руками маленького брата короля. Если бы не Лозен и дАндижос, меня бы уже не было в живых. Помню, я кричала: «На помощь, Гасконцы!»… И они откликнулись на мой зов, нарушив приказ Филиппа…
Я понимала, что единственный, кого я могу молить о помощи и снисхождении, это король. И я пошла к нему. Я молила его о справедливости, я взывала к его милосердию, но он остался глух к моим мольбам. Он выставил меня со словами, что не желает больше ничего слышать о семействе де Пейрак…Это был конец. Но пока оставался хоть один шанс, надо было бороться. Мне пришлось съехать от сестры. Она, в страхе попасть в немилость, буквально выставила меня за дверь. Мне и Флоримону пришлось перебраться в Тампль.
Вы не знаете, а ведь я была на процессе, я сидела в зале… (Анжелика подняла голову и посмотрела в глаза Жоффрею) Это было одновременно счастье и мука: счастье видеть Вас, слышать Ваш голос; и мука от необходимости хранить молчание, от невозможности упасть в Ваши объятия, зарыться лицом в Ваши пахнущие фиалками волосы и целовать Ваше израненное лицо. Мука от того, что я видела Ваше изможденное, изувеченное, истерзанное пытками тело и была не в состоянии облегчить Ваши страдания; мука от того, что мне пришлось наблюдать, как эти глупые продажные людишки пытаются сломить, поставить на колени Вас, гордого и независимого потомка старинного и прославленного рода; мука от нелепости происходящего, от предчувствия чудовищной развязки, творившегося в суде фарса…
Приговор похоронил последнюю надежду, которая еще теплилась в моем измученном от горя сердце. Мы стали отверженными, о нас забыли, нас сторонились и избегали. Даже моя семья отвернулась от меня, жены осужденного…Последнее, что я могла сделать для Вас, это взять оставшиеся у меня деньги и пойти к палачу просить о последней услуге: облегчить Ваши страдания…Я плохо помню происходящее, все было как во сне… Горе парализовало мой мозг, слезы застилали глаза… Помню одно: Ваша коробочка для сигар в руках палача… Фурией бросилась я на эту последнюю вещь, вашу вещь, хранящую тепло Ваших пальцев…(крупные слезы покатились из глаз Анжелики) Но у меня забрали даже эту малость… Не осталось ничего… Только воспоминания да боль утраты…Утром, сказав себе, что жена должна следовать за своим мужем, я пошла на Гревскую площадь… Я была там… Я видела Вас… Вы пели… А я рыдала, стоя в беснующейся толпе. Потом костер… И все… Спасительная темнота…
Когда я очнулась в лавке колбасника, была уже ночь, ночь, когда появился на свет Ваш второй сын… Меня отвезли в больницу для бедных. Это был Ад… Среди смрада, грязи, немытых, больных человеческих тел, на пропитанном чужой коровью матрасе, в нищете родился Кантор, прекрасный голубоглазый малыш…На третий день я покинула это жуткое место, терзаясь тревогой за Флоримона, оставленного на попечении служанки. Подходя к дому, я неожиданно увидела его, в слезах бегущего мне навстречу. Он кричал: «Мама! Мама!», а злобная детвора кидала в него снежки с криками: «Маленький колдун, покажи нам свои рожки…». (На лице графа, не дрогнул не один мускул. Он боялся, что Анжелика прервет свой рассказ, и только по плотно сжатым губам да глазам, метающим молнии, понятно, в каком гневе находится Жоффрей).
В тот же день нас попросили покинуть Тампль, отказав в комнате. Я осталась одна, на улице, без денег, с детьми на руках… Нас ото всюду гнали, мы стали нищими отщепенцами… О нас предпочли забыть… Я попыталась просить о помощи Ортанс, та прогнала меня с порога, словно бешенную собаку… Тогда, я оставила детей Барбе, доброй девушке, служанке в доме сестры, а сама побрела в ночь, не зная, что ждет меня впереди… И только мысли о мести давали мне силы жить…»
Анжелика встала и принялась взволнованно ходить по комнате. Жоффрей задумчиво курил, исподволь наблюдая за женой, скрывая свои мысли и эмоции под маской невозмутимости. И лишь черные горящие глаза южанина, выдавали его заинтересованность. Только по ним можно было догадаться, какой болью отзывается в его сердце, каждое сказанное Анжеликой слово…
Между тем, наша героиня остановилась у окна и посмотрела вдаль, на море, словно прося у стихии прибавить ей сил и мужества закончить начатый рассказ:
«Жоффрей, если бы Вы только знали, как больно ранят эти воспоминания, как трудно, трудно и страшно возвращаться к ним… Страшно, что Вы не поймете, что осудите меня, что после нашего разговора, Вы смерите меня своим иронично-презрительным взглядом, отвернетесь и снова покинете меня… Второго раза мне не перенести… Найти Вас и опять потерять… Это было бы выше моих сил… Ну что ж. Жребий брошен. Я продолжаю…
Не помню, сколько я так бродила по морозным парижским улицам… Помню, что было холодно, что хотелось спать..., спать долго, без сновидений, сном, приносящим долгожданное забвение… И если бы не бродяги «Двора Чудес», я вряд ли надолго бы пережила Вашу смерть. Меня спас Никола, бывший слуга в доме отца, друг моего детства, волей судьбы ставший главой разбойников. Я обязана ему жизнью…Он любил меня, любил, как умел, грубой крестьянской любовью… В его сознании причудливо переплелись почтение к своей госпоже, любовь к своей подруге и вожделение к добыче, завоеванной в честном поединке…Он ведь сражался за меня и победил… Проиграй он тогда, и я оказалась бы в грязных лапах цыгана, а может еще чьих-то… А так, я попала к Никола, к Никола, который боготворил меня, был готов ради меня на любое безумство, а главное он был терпелив, он умел ждать, умел уважать мои чувства…Он отомстил за меня, отомстил этой твари Беше за все страдания, которые это ничтожество причинило моей семье… Беше умер от страха через месяц после казни, прося у Вас пощады. Этот глупец решил, будто это Вы явились забрать его в Ад…(Жоффрей при этих словах чуть слышно усмехнулся). Шли дни, терпение Никола таяло, как снег за окнами Ньельской башни, и я поняла, что должна уступить… И я стала его «маркизой», его любовницей… Это была плата за возможность жить и я заплатила ее…», - зло проговорила Анжелика, избегая смотреть в умные глаза мужа.
«Почувствовав себя в безопасности, я поняла, что должна повидать детей, должна хоть краем глаза взглянуть на своих ангелочков… Но придя к дому сестры, я с удивлением узнала, что та переехала, попав в немилость из-за меня, а дети отданы кормилице в деревню. Я пошла в эту деревню. Тот ужас, который ждал меня там, трудно передать словами… Мои сыновья, мои маленькие крошки, были оставлены на произвол судьбы… Ортанс не платила кормилице, и та решила уморить их голодом…Флоримон, грязный, голодный, был похож на испуганного котенка, его затравленный взгляд не узнавал меня… Жизнерадостный болтливый мальчуган когда-то, теперь он молчал, его худенькие плечи судорожно подрагивали, больше того, он, наследник прославленного рода прятался в собачьей конуре от побоев злобной кормилицы… Кантора я нашла в хлеву, где его просто оставили погибать от голода…Я забрала их с собой в Ньельскую башню. Никола был зол, твердил, что парижское дно не место для моих детей, что жизнь со мной сделала его слабым и уязвимым, что он не сможет всегда нас защищать… Мне было все равно, за детей я была готова на все. Я умолила его, я обещала его любить… Он сдался… Мои крошки остались со мной…Сколько сил стоило вернуть их к жизни, вернуть на их лица улыбку…Так прошел год, год, в течение которого блистательная дворянка была нищенкой, любовницей бандита…Бедный Никола, я разрушила ему жизнь… Из-за меня он стал бандитом, из-за любви ко мне, он попал на каторгу (помню, он говорил: ты истрепала мое сердце, я начал делать глупости…)…Даже больше… Ведь это я, через много лет, на Средиземноморье, стала причиной его смерти, да я, когда он, каторжник, напал на меня одержимый ненавистью и похотью.
Он умер, сорвался в пропасть и погиб, из-за меня… И он тоже…
В тот день, когда схватили Никола, меня арестовали. Когда же мне удалось покинуть стены тюрьмы, я с ужасом узнала, что всех детей Ньельской башни, включая моих крошек, «Тухлый Жан», торговец детьми, увел к Великому Кесарю, королю нищих, а Кантора, эта скотина с рыбьими глазами, продала цыганам…Именно в этот день в моих волосах появилась первая седая прядь…Нельзя было терять ни минуты…Ради сыновей, я отдала бы всю свою кровь до последней капли, если бы было нужно… Я была готова на все, на любой грех: не задумываясь, я убила «Великого Кесаря», спасая Флоримона, точно также, не задумываясь, я продала себя, продала свое тело капитану, обещавшему вырвать Кантора из грязных лап циган… Я сделала это, и не жалею… (Анжелика гордо тряхнула своими пышными волосами) Если бы потребовалось, я не раздумывая сделала бы это снова… А теперь осуждайте меня, если можете…»
Анжелика подняла глаза на мужа, и ее решительный, полный вызова взгляд, смело встретился с задумчивым, глубоким взглядом Жоффрея, на лице которого по-прежнему не отражались терзавшие его мысли. И только прицельный, заинтересованный взор, мог отметить, как побледнело его загорелое лицо южанина, как плотно сжаты его красивые, чувственные губы…
«Вы молчите, вы не упрекаете меня? Скажите хоть слово?», - нервно спросила Анжелика. На что, граф де Пейрак, бесстрастным голосом, правда, с некоторой долей иронии, ответил: «Я бы предпочел услышать Ваш рассказ до конца, моя дорогая супруга, а уж потом, делать какие-то выводы… Уверен, меня ждет еще немало откровений и сюрпризов. И, что-то мне подсказывает, что большая часть из них будет мало приятна. Хотя не скрою, Вы меня поражаете… Вынужден признаться, что я, столько времени посвятивший познанию женского сердца, так и не смог разгадать своей собственной жены…». Жоффрей затянулся сигарой и выпустил изо рта струю голубоватого дыма…Оба молчали, поглощенные каждый своими мыслями… Наконец, Анжелика решилась прервать это затянувшееся молчание: «В тот день я сказала себе, что не хочу больше жить в нищете, что мои дети больше никогда не будут мерзнуть и голодать… Ко мне и моим детям, любой ценой, должно вернуться имя…И я обязана сделать все, чтобы снова стать знатной дамой… Начался мой путь в Версаль…Если помните, я упоминала о Барбе, служанке Ортанс, которая нянчила Флоримона в Париже…Так вот, за несколько дней до разгрома банды Никола, я встретила эту честную, добрую девушку… Барба ушла от моей сестры и работала служанкой в старой, убогой таверне с гордым названием «Храбрый Петух». И вот, эта верная девушка и ее старый хозяин, стали теми людьми, которые приютили бывшую графиню и ее детей, которые заменили нам семью, благодаря которым, мы смогли выжить и вернуться в свой круг…Но я забегаю вперед… ведь до этого еще так далеко… Чтобы приблизится к заветной цели понадобились годы каторжного труда служанки, стряпухи, посудомойки и официантки в одном лице, чтобы превратить такое убогое и убыточное заведение, как «Храбрый Петух», в одну из самых престижных и элитных парижских таверн «Красная маска»…Были дни, когда я буквально валилась с ног от усталости, сил хватало лишь на то, чтобы пожелать сыновьям спокойной ночи, добраться до постели и забыться ненадолго тяжелым сном без сновидений…Из моего словаря и из моей жизни на долгое время исчезло слово «Любовь»…Но зато у меня появилась мечта, появилась цель, к которой я шла не ведая усталости…И имя этой цели: деньги и Имя…Спустя несколько лет, мне удалось осуществить первую часть моего плана, у меня появились деньги, я стала богатой независимой женщиной…Осуществление же второй его части, казалось практически несбыточным…Для всех я была просто мадам Моренс, владелица харчевни, мечтающая продавать шоколад…Именно тогда в мою однообразную, унылую жизнь вошел «ветер»…Ветер парижских улиц, отверженный поэт, певец народа…А на деле: вечно гонимый, вечно голодный, худой и продрогший юноша…Клод ле Пти…(Анжелика тяжело вздохнула) Мне было его жаль… Мне было одиноко… Я устала быть одна… Мне осточертела моя пустая холодная постель…И я приняла его…Это была странная связь: он то внезапно появлялся, то не менее внезапно исчезал…
Так продолжалось до того трагичного дня, который снова перевернул мою жизнь…Пятнадцать дворян во главе с братом короля, цвет нации, блестящие сеньоры, приближенные его величества, устроили пьяный дебош в «Красной маске». Это было чудовищно…Они жестоко убили маленького Дино, мальчика, которого я забрала с парижского дна и все равно не смогла уберечь от смерти; они же расправились с метром Буржю (хозяином харчевни), а ведь он был мне, как второй отец…Они сожгли «Красную маску», дело, которое стоило мне стольких трудов… Они, чуть было не надругались надо мной… Меня спасла Сорбанна, собака вашего бывшего адвоката, а ныне моего друга, полицейского Дегре… Это он, не смея вмешаться в «забавы» высшего общества, послал мне на помощь свою собаку…
Я снова всего лишилась…Месть, слепая месть этим «блестящим сеньорам», убийцам и насильникам в кружевах, стала смыслом моей жизни… И я нашла орудие для своей мести… Этим оружием стал Клод и его перо…Он пошел на это ради меня… Каждый день мы выпускали по памфлету и отдавали на съедение беснующейся толпе новое имя…Король был в бешенстве… Ведь он был вынужден сажать в Бастилию своих лучших придворных…Я ликовала…
Дегре просил меня остановиться, но это было выше моих сил. И тогда, он предложил мне патент на производство шоколада в обмен на то, что имя брата короля не будет названо…Искушение было велико, ведь шоколад давал мне возможность поправить свои дела, пошатнувшиеся после пожара в «Красной маске». Больше того, шоколад открывал путь к богатству, к обеспеченности и независимости, открывал путь наверх…И я согласилась, с условием, что Клоду будет дана возможность скрыться… Дегре обещал мне это…Но нет… Клод ле Пти, в ту же ночь, попался властям. Глупо, нелепо…Был остановлен патрулем и не оказал сопротивления…Его повесили…Из-за меня… Снова из-за меня…Третий раз, я стала причиной гибели того, кто меня любит…Что-то сломалось во мне в тот день… Мне просто расхотелось жить…Ощущение, что я приношу несчастье всем, кто осмеливается меня полюбить тяжким грузом лежало на сердце. Я звала Вас, я рыдала, Вы были мне так нужны…Но Вас не было рядом со мной…И тогда я написала предсмертную записку, в которой просила только об одном: позволить моим сыновьям носить фамилию их отца, де Пейрак, и решилась оставить этот мир…Если бы не проницательность Дегре, я бы утопилась в тот день…Дегре, мой милый друг… Он спас меня, он сумел достучаться до моего затуманенного горем и самобичеванием мозга, он пробудил во мне желание жить и бороться, желание действовать и побеждать, вернул мне вкус к жизни…
И мадам Моренс, получила патент на производство шоколада и чек на 50000 луидоров от месье Кольбера…Я стала одной из богатейших предпринимательниц Парижа: фабрики, рестораны, таверны, предприятия... Но мое богатство не могло дать мне ни титула, ни уважения. Знатные дворяне по прежнему говорили мне «ты» и смотрели свысока…
Я стала бывать в высшем обществе, у меня появились подруги: Нинон де Ланкло, Фелонида де Паражен (моя соседка), Франсуаза Скаррон, да-да она, и даже мадам де Монтеспан (было время когда мы действительно дружили)…В мою жизнь возвращались старые знакомые: Лозен, ваш бывший парикмахер Бине, с которым у меня было деловое сотрудничество, принц Конде…Ведь это он стал владельцем доброй половины имущества нашей семьи, в том числе и Отеля дю Ботрей в Париже…Я вернула этот дом моим сыновьям. Ведь он принадлежал им по праву…»
Жоффрей решился прервать жену: «Как же Вам это удалось, моя дорогая супруга? Меня всегда интересовал этот вопрос… Ходили слухи, что не обошлось без скандала», - голос Пейрака звучал насмешливо… Анжелика посмотрела на графа, в ее глазах заплясали озорные огоньки, а губы изогнулись в полуулыбке: «Вы хорошо осведомлены…Я выиграла его в карты, в «ока». Мы с принцем делали ставки…Я захотела отель, он захотел меня…Я согласилась и победила»…
«А если бы проиграли?..», - медленно поинтересовался Пейрак. Их взгляды скрестились…Ее светлый, дерзкий, его, горящий, ироничный… «Я бы заплатила…Карточный долг - дело чести»…Бровь Жоффрея медленно поползла вверх, губы насмешливо изогнулись: «Узнаю Вашу щепетильность в вопросах чести, мадам графиня»… «А я Ваши скабрезные шутки, господин граф», - смело парировала Анжелика. «Ну, так я продолжу, если позволите?», - в той же манере задала она свой вопрос. Пейрак слегка склонил свою голову в шутливом полупоклоне… «Итак, Отель дю Ботрей стал моим…В мою жизнь стали возвращаться не только бывшие друзья, знакомые и слуги, в мою жизнь ворвалась семья де Сансе…Сначала я встретила Ортанс в салоне у Нинон де Ланкло, и, если бы не Нинон, я выцарапала бы своей злобной сестренке ее лживые змеиные глаза…Затем Гортрана, ставшего простым художником. Потом объявился Раймон, мой старший брат иезуит…Именно он натолкнул меня на мысль, что единственным возможным для меня способом вернуться в свет, будет замужество…Когда же я спросила его, почему эта мысль всегда казалась мне нелепой и невозможной, он ответил: «Сестра, просто ты до сих пор не считаешь себя вдовой…Ужасное дело, жертвой которого ты стала, далеко в прошлом, прошло больше пяти лет…Ты должна снова выйти замуж»… В тот самый день, я решила, во что бы то ни стало женить на себе Филиппа… Филипп дю Плесси-Бельер…», - задумчиво, чуть слышно проговорила Анжелика…Она повернулась к окну спиной, на улице наступила ночь, стемнело и моря уже не разглядеть… Анжелика присела на подоконник а задумчиво уставилась на огонь, догорающий в камине… «…Блестящий дворянин, маршал Франции, красавец с внешностью полубога, он должен был стать моим… Почему я выбрала его, этого холодного, жестокого, мстительного, грубого солдафона с лицом Апполона?.. Я и сама не знаю…Возможно потому, что он был моей первой детской любовью, или потому, что он один знал, что под маской мадам Моренс скрывается Анжелика де Сансе, или потому, что он нуждался в деньгах, а я могла их ему дать, а может потому, что он единственный не смотрел на меня восхищенными глазами… Как Вы любили повторять в свое время: легкая победа обесценивает любовь, трудная заставляет ею дорожить…Вот так и мне хотелось, чтобы этот дерзкий мальчишка, осмелившийся презирать меня, издеваться надо мной, склонился передо мной, чтоб он сходил с ума по мне, мне хотелось доказать ему, себе, всем, что Филипп дю Плесси-Бельер, человек с железным сердцем способен любить… Я решилась, и ничего не могло меня остановить…Но как это сделать… Легко сказать: я женю на себе Филиппа, но ведь он презирал меня, насмехался надо мной, для него я была лишь мадам «Шоколад», больше того, он собрался жениться на богатой девчонке…И тогда я сама сделала ему предложение… Да, я так и сказала: Филипп, женитесь на мне, Вам нужны деньги, я дам Вам их…Знаете что он сделал? Он рассмеялся мне в лицо…И тогда, я заставила его, заставила гнусным шантажом… Он, бледный от злости, согласился дать мне имя в обмен на тот самый злополучный ларец и письма, среди которых было и письмо маркиза, его отца… «Подлая тварь…» - это пожалуй был самый нежный эпитет из всех тех, которые я услышала в тот день от своего будущего мужа…Наш брачный контракт по иронии злой судьбы тоже составлял Молин…» Анжелика упорно смотрела на огонь, избегая встречаться с глазами мужа, лицо которого стало мрачным и даже пугающим… Граф был зол на судьбу, разлучившую их, на свою сумасбродную жену, на Филиппа, посмевшего быть жестоким с его святыней, а больше других на себя за то, что не смог защитить свою семью от всех бед, которые им пришлось вынести в его отсутствие…
«Молин отговаривал меня от этого шага: он говорил, что Филипп не любит меня, что женщины для него бездушные существа, что он жесток и у него дикие инстинкты… Мне было все равно… У меня была цель и надо было чем – то жертвовать. Я пожертвовала уважением к самой себе… Можете мне не верить, но в тот день я думала о Вас, я видела Ваш призрак и Вы укоряли меня. Но у Вас нет этого права, слышите меня!»
Анжелика дерзко посмотрела на мужа, ее глаза метали гневные молнии: «Вы оставили меня одну! Я звала Вас, я молила вернуться, если Вы живы, мое раненое сердце кровоточило, моя истерзанная душа рыдала от тоски…Но мой зов остался без ответа…Где Вы были все это время, господин де Пейрак?»…Молчавший до этого момента Жоффрей медленно поднял голову и взглянул в пылающие гневом глаза Анжелики…На его изуродованном лице отразилась такая мука, его глаза были полны такой невысказанной тоски, что Анжелика бросилась к нему, упала на колени, обхватила его руками, прижалась к его худощавой груди и зашептала: «Жоффрей, простите меня, любовь моя, простите…» В ответ граф обнял ее, зарылся лицом в пахнущие сеном волосы жены и тихо проговорил: «Это Вы простите меня, душа моя…» Несколько минут они находились в такой позе, не в силах разомкнуть руки…Оба молчали…И только в камине тихо потрескивали дрова, да бились о берег волны за стенами форта…Когда же они смогли, наконец, разжать объятия, Анжелика, как когда-то в Тулузе присела на скамеечку у ног Жоффрея, поджав под себя ноги и обхватив колени руками…Пейрак снова закурил…
«Наша свадьба состоялась, почти тайно, в Плесси. Филипп был пьян. Он смотрел на меня своими холодными, жестокими глазами, мне было страшно…Он был беспощаден в своей мстительной злобе…Впервые в жизни я испытала такой позор… Филипп избил меня, дико, безжалостно, он был груб…А потом насмешливо пожелал мне спокойной ночи и оставил одну, истерзанную, окровавленную на холодном полу спальни… А я думала о Вас, о Ваших поцелуях, о Ваших искусных ласках…И мне снова захотелось умереть…
Но жажда жизни победила…Ведь у меня была цель, и я ее достигла… Меня предупреждали, что будет тяжело… Отлежавшись несколько дней у Нинон, я отправилась в Версаль…У меня не было приглашения, только решительность обольстительной женщины… Я дерзко попалась на глаза королю, и Филипп вынужден был меня представить…Он был в бешенстве, но мне было все равно…Его величество узнал меня…Он сказал «Добро пожаловать», а потом чуть слышно, так, чтобы слышала только я, добавил: «Мы счастливы видеть Вас снова…». Это было прощение, это был триумф, это было блестящее будущее для меня и моих сыновей…» Я была в Версале…