Отправлено: 04.11.18 15:12. Заголовок: Война в кружевах. Мужская версия

Так. Совершенно неожиданно и почти сами собой написались несколько отрывков. Позже, их можно будет организовать в какой-то целостный текст.
Выкладываю первый, небольшой, из Пути в Версаль (о Мари-Аньес) и есть еще парочка зарисовок. Предлагаю здесь делиться идеями о том, как выглядели бы глазами Филиппа те или иные события.

Итак, Филипп вернулся в Париж после войны с турками.

 Отправлено: 11.11.18 00:50. Заголовок: Olga пишет: Не знаю..

Olga пишет:

цитата:

Не знаю, что и думать. Для меня подлинный текст - это старая версия.

Пожалуй, буду опираться на старую версию)

 Отправлено: 11.11.18 17:03. Заголовок: Psihey пишет: - Мад..

Psihey пишет:

цитата:

- Мадам Моренс. - Мадам Моренс, - эхом повторил Филипп. Благодарение Богу, в это мгновение, он как раз отвернулся, чтобы поставить на столик пустой бокал.

Вот это, кстати, я украла у Голон. Повторяет сцену между Паражонк и Анжеликой, когда "подруга" прибежала первой сообщить, что Филипп жениться на другой и проверить, как Анж будет грызть локти от досады. Паражонк там говорит - Вам не кажется, что в комнате сильное эхо;))

 Отправлено: 11.11.18 19:19. Заголовок: Psihey пишет: Вам н..

Psihey пишет:

цитата:

Вам не кажется, что в комнате сильное эхо;))

Да, прикольная деталь.

 Отправлено: 11.11.18 19:24. Заголовок: Думаю вот над чем. Е..

Думаю вот над чем. Если Нинон, Мари-Аньес и сплетница Паражонк заметили, что Анж не равнодушна к Филиппу, то и кто-то еще заметил. Об этом, наверное, могли судачить.

 Отправлено: 11.11.18 19:26. Заголовок: Psihey пишет: Если ..

Psihey пишет:

цитата:

Если Нинон, Мари-Аньес и сплетница Паражонк заметили, что Анж не равнодушна к Филиппу, то и кто-то еще заметил. Об этом, наверное, могли судачить.

Конечно, могли. Мадам де Монтеспан, к примеру.

 Отправлено: 21.12.18 01:18. Заголовок: Кажется, подправила ..

Кажется, подправила все очепятки и несостыковки. Можно выкладывать.

Глава 2. Предложение руки, но не сердца

Главной добродетелью управляющего Молина было умение не докучать жалобами. Он никогда не сетовал на нехватку денег или необдуманные, с его точки зрения, распоряжения хозяина. Никогда не спрашивал, зачем были проданы дарованные королем должности. Никогда не подвергал сомнению необходимость шелкового военного шатра или покупки нового экипажа. Возможно, Филиппу даже доставляло какое-то почти мальчишеское удовольствие дразнить эконома этими выходками. Стоически пережив очередной удар, старый гугенот появлялся, покорно склонив седую голову, и выступал с очередным предложением поправки дел. Можно не сомневаться, что он долго и тщательно его обдумывал. Никогда не прогоняй Молина, сын, — сказал Филиппу отец, умирая.
Вот и сейчас, Молин нашел выход из создавшегося положения — почему бы Вам не жениться, месье? Выгодная женитьба помогла бы решить вопрос с долгами, выкупить земли родительских имений, дала бы возможность обзавестись наследником и продолжить род.

На самом деле, матушка уже давно пыталась женить своего единственного сына, и предпринимала эти попытки в промежутках между военными кампаниями, в которые Филипп устремлялся, всякий раз, как она начинала ему слишком уж надоедать. Даже уйдя в монастырь, мать не оставляла надежды устроить будущее сына, и засыпала его письмами, как только находилась подходящая, по ее мнению, кандидатка. И здесь незаменим был Молин, который ловко отбирал из корреспонденции письма матери-маркизы за разные даты, и затем аккуратно складывал их стопками, перевязанными лентой на комод в спальне патрона. Захочет — прочтет. Вот и в этот раз, вернувшись с войны, Филипп нашел целую стопку материнских посланий. Стоит ли одним движением отправить их в камин… или все-таки нет?
Он терпеть не мог женских писем на десяти страницах. Эти любовные воззвания, высокопарные, цветистые и насквозь лживые, вызывали у него отвращение. Во-первых, они были до зубовного скрежета предсказуемыми. Только начав первую страницу, можно было понять, к чему всё идет. Во-вторых, составлены так, будто все женщины, пославшие их Филиппу, находились на самом деле в одной комнате и писали под диктовку. А, возможно, они были написаны еще задолго до встречи с ним, во время обучения в монастыре? Довольно увлекательная игра, давно изобретенная им, — открыть сундук с любовными посланиями, на удачу вытащить любое, не глядя на подпись, и попытаться угадать, когда примерно выпустилась написавшая его дама. Но если уж он намерен жениться, с этой милой затеей придется покончить — в топку их!
Ла-Виолетт, ловящий каждый взгляд хозяина, и сейчас догадался, что следует делать. Ненасытный огонь, мурлыча от удовольствия, проглотил добрую половину эпистолярных страданий по прекрасному маркизу. Главной добродетелью камердинера была способность не задавать лишних вопросов, ничему не удивляться и быть незаменимым, шла ли речь о прогулке по ночным притонам, участии в пьяном дебоше, фуражировке в полевых условиях или о закалывании кружевного воротничка. С другой стороны, когда ему позволялось, Ла-Виолетт не смолкал — все сплетни, все новости города или лагеря первыми попадали в рыжеволосую голову этого верзилы и изливались из него как вода из фонтана, отвлекая хозяина от невеселых мыслей. Старая кормилица-нянька умела точно так же рассказывать бесконечные истории, чтобы занять своего воспитанника или уложить спать. Филипп надолго погружался в свои думы, и очнувшись, бывало, просил повторить последнюю фразу, и, удивительно, нянька всегда терпеливо начинала именно с того момента, как он перестал слушать. Тоже было с камердинером. Сравнение Ла-Виолетта с кормилицей показалось ему забавным, и Филипп усмехнулся.
— Эти тоже? — как бы спросил слуга, указав на стопку материнских писем.
— Нет, эти пока нет, — маркиз покачал головой, и вернулся к своим мыслям.
Нет, он напоминает мне не только кормилицу, но и отца, — отчего-то подумал Филипп. Старый маркиз дю Плесси был прекрасным рассказчиком, душой любой компании, ловко жонглирующим идеями, шутками и стихами, одинаково обожаемый как мужчинам, так и их дамами, желанный гость любого салона. Филипп в детстве почти завидовал отцу, понимая, что сам никогда не будет таким. Пожалуй, отцу не хватало решимости, он бахвалился, но не смел сделать решительного шага, не посоветовавшись с женой. Возможно, именно поэтому он так и не сделал головокружительной карьеры, но всегда надеялся, что вместо него, ее сделает сын. Жаль, он так и не увидел, как его мальчик получил маршальский жезл. Филипп любил отца. Единственное, что он так и не смог принять в нем и простить была страстная привязанность старого маркиза к супруге, готовность пойти ради на нее на любые уступки. В тот день, когда стало ясно, что Фронда принцев обречена, этот бунт, в который отец оказался втянутым стараниями матери, Филипп поклялся, что никогда не позволит женщине завладеть своим сердцем и своей жизнью. Поля сражений дали его злости выход, закалили, словно клинок. Он не знал жалости к тем, кто ее не заслуживал. Научился обуздывать чувства, стал циничным, и эта броня защищала его.
Главной добродетелью его духовника, аббата Каретта, была способность не слишком рьяно взывать к угрызениям совести маркиза, порождая у него чувство вины. Маршал служит своему Отечеству и сражается с врагами короля, — говорил он, — а враги короля не достойны милосердия. Его сухощавая фигура, незаметно следовавшая за хозяином, выходила на первый план крайне редко и только с дозволения.
Да, в жизни маршала дю Плесси-Бельера все были на своих местах. Оставалось определить, какое место займет его супруга. Он почти смирился с мыслью о ней. Жена… Хозяйка в логове волка. Какой она должна быть? Он, точно знал лишь то, какой не должна. Дерзкой и своевольной, выбивающейся из толпы своими вкусами, поступками и внешностью; одержимой одалиской, как выражался он, или обольстительной служительницей сладострастия, как говорил его отец; вмешивающейся в его жизнь, навязчивой, требующей внимания; смелой, безрассудной, отчаянно бросающейся в авантюры. Словом, она не должна быть похожа на его собственную мать.
Верхнее письмо само собой оказалось в его длинных пальцах, повертев его, он раскрыл на последней странице.
— Иными словами, мой дорогой сын, я полагаю, что дочь друга нашей семьи, отважного и неподкупного Президента Парламента Ламуаньона, составит Ваше счастье. Не лишним будет заметить, что приданное малышки весьма внушительно…
Он бросил читать.
Нужно признать, мадемуазель де Ламуаньон была идеальной кандидатурой. Этот робкий, трепетный взгляд, с восхищением поднятый к нему, эта покорность во всем ее естестве. Единственным ее недостатком (кроме неблагородного происхождения, сглаженного, впрочем, высоким положением ее отца и деньгами) было лишь то, что и ее для него выбрала матушка.
Что ж. Нужно решиться и встретиться со старым фрондером. Но что же его гложет? Почему, вернувшись от принца, он не поехал на бал в Ратушу или к Нинон? Почему он сидит в одиночестве в своей спальне?

— Я выдам ее замуж! … Она сможет бывать при Дворе, в Версале.

Ах, вот оно что! Вот что не дает покоя. Да пойми же, — сказал он себе, — между вами не может быть ничего общего. Никакие отношения невозможны. Предоставь своей деревенской кузине-гордячке самой устраивать свою жизнь. Да и чтобы между ними могло быть? Она просто пользовалась им, как дорогой игрушкой, знатным гостем, способным сделать ее салон привлекательным среди знати. Она даже не стремилась стать его любовницей, как прочие. За полгода их встреч, ни одного знака, ни одной приоткрытой двери, тайного послания, многозначительного жеста при прощании, ни говоря уже о письмах. Ничего. Нет, он не интересовал ее. Тогда откуда этот ищущий, умоляющий взгляд, который он постоянно ловил на себе? Что за женщина? Она не шла у него из головы. Сущее наваждение! С этим следовало покончить.

Войны не предвиделось, смерть королевы-матери погрузила Двор в траур, лишив последних развлечений. Отношения с мадам Шоколад не сдвинулись с места. Наконец, уступив доводам разума, он сделал предложение мадемуазель Ламуаньон. Маленькая кузина в сереньком платьице навечно осталась в детстве.

***

Всё перевернулось за один вечер.
Как всегда после обеда, если Филипп находился в Париже, его ждал Тюильри, круг принца Конде у Большого партера. Его сегодняшний вид произвел настоящий фурор. Обещанный портным наряд был готов — по новой, несколько рискованной, моде кюлоты плотно облегали колени, а жюстокор был необычного для него, насыщенного лилового цвета. Только прошел дождик, освежив пыльный гравий. Весенний вечер обещал был приятным. Под разглагольствования принца, Филипп лениво раздумывал, поехать ли после в театр или к будущему тестю.
В этот момент появилась Она, одетая необычно строго, словно для приема в добродетельном салоне. Унылое платье, — старое прозвище, которым он когда-то наградил кузину, сразу пришло Филиппу на ум. Мадам Моренс, едва зайдя в парк, взяла курс на принца. Профланировав мимо, и даже не удостоив маркиза взглядом, она начала шептаться со своим высокородным поклонником. Пожалуй, самое время откланяться, — решил Филипп, — но не сразу, чтобы она не подумала, что он бежит ее общества. Дождусь, когда Монсеньор с ней уединится.
Искоса бросая взгляды на кузена, она, кажется, извинялась перед принцем. И вот чертыхнувшись, Конде уже протягивает ему ее руку, милостиво разрешая увезти мадам и «наслаждаться самой обворожительной улыбкой в Париже». Столь откровенная атака скорее заинтриговала его, чем рассердила. Так нагло навязываться! К чему бы это?
Как можно более безразличным тоном он поинтересовался у кузины, ведя ее к экипажу, зачем принц вручил ему сокровище в виде нее. Она заволновалась, казалось бы, искренне, что неприятна ему. Вовсе нет! Отчего же?! Он решил посмотреть, что будет дальше, ничуть не облегчая ей задачу, и не завязывая разговор.
Довольно долго она собиралась с духом, играя с собачкой, смотря в окно, то и дело открывая рот и осекаясь, остановленная его неприступным видом. Куда девался боевой напор мадам Шоколад, способной осадить любого финансиста королевства? Это было даже забавно, но и … очаровательно? Он уже хотел смилостивиться и хотя бы повернуться к ней, чтобы ей было легче начать, или обратиться к кузине с каким-нибудь ничего не значащим замечанием, как кучер прислал лакея узнать, ехать ли в Булонский лес? Она поспешно распорядилась, не дожидаясь его согласия, и у него мелькнула мысль, что она ведет себя в его карете как хозяйка. С деланно беспечным видом, так не вязавшимся с ее растерянностью в начале, она спросила, действительно ли он собирается жениться на мадемуазель Ламуаньон?
Быстро же расходятся сплетни! А ведь оглашения еще не было. Ему не хотелось обсуждать эту тему с кузиной, но он все-таки сознался, нарочито небрежно. Интересно, какое ей дело до него и малышки Ламуаньон? Взмахивая ресницами, как заправская кокетка, баронесса Унылого платья допытывалась, почему такой образец элегантности как Филипп остановил свой выбор на этом жалком кузнечике, как она безжалостно именовала невесту, затем усомнилась в достоинстве дворянства мантии и, наконец, заявила, что приданное, не самое главное, когда речь идет о женитьбе. Какая приземленность! А как же любовь?
Любовь? Он, кажется, начал понимать, к чему она ведет. Боже мой, неужели она ревнует?! Добыча уходила у нее из рук? Так вот, что было нужно, чтобы мадам Шоколад обнаружила свои истинные желания. Он решил поддразнить ее, и, сделав вид, что не понимает сути беседы, удивленно вскинул брови и заявил, что собирается наградить кузнечика целой оравой младенцев.
Ее ярость была восхитительной! Щеки горели, грудь вздымалась, стиснутая тугим корсажем, и кузина даже в сердцах топнула ножкой. Он и раньше знал, что она красива. Но в это мгновение почувствовал, как она желанна. Ради этого стоило остаться наедине! Ему даже захотелось придвинуться к ней на сидении, сжать в объятиях, и, преодолев сопротивление, сорвать с ее губ поцелуй.
Да как он не поймет, — взорвалась его спутница, — что она просто не хочет, чтобы малышка Ламуаньон стала его женой!
Разумеется, он давно это понял.
— Почему бы ей не стать моей женой? — невозмутимо поинтересовался он.
Кажется, она не знала, что с ним делать, как вывести его из этого вежливого, чуть снисходительного равнодушия. Хотела задать вопрос прямо и не смела. Он будет скучать по таким моментам. Анжелика наконец поняла, что он издевается над ней в своей излюбленной манере, и мягко укорила его за это, на удивление, ничуть не сердясь. Филипп не сдержал улыбки. В конце концов, кто сказал, что кузина из Монтелу должна остаться в прошлом? Женитьба — не смерть, жизнь продолжается, и почему бы ему не поиграть с этой кузиной в более увлекательные игры? Вряд ли она будет против. Давно надо было устроить эту прогулку. Ему показалось, что, если он попробует поцеловать ее сейчас, она даже не будет сопротивляться.
И в этот момент Унылое платье всё испортила!
— Почему бы Вам не жениться на мне, Филипп? Я богата!
Ему?! Маршалу Франции, Главному королевскому ловчему, наследнику древнего рода жениться на Шоколаднице?! То ли вдове, то ли куртизанке с двумя детьми? С ума она что ли сошла? Это было так же нелепо, как и смешно! Любовная связь, разумеется, тайная — еще возможно, но не женитьба!
Она вспыхнула как от пощечины. И перед ним снова возник образ девочки-подростка, дрожащей под лестницей старого замка — слишком короткое, дырявое платье, пылающие щеки, непослушные волосы спадают на влажный лоб, а из-под них горит такой же решительный и, вместе с тем, отчаянный взгляд. Как и в далеком детстве, она с вызовом напомнила ему о чистоте своей дворянской крови. Да, она всегда была гордой!
Он, в свою очередь, без обиняков сообщил ей, что прекрасно помнит чистоту ее физиономии в тот вечер в Монтелу. И она не обиделась! Напротив, ее боевой задор сразу сник. В глазах этой светской красавицы он прочел ту же робкую мольбу с тайной надеждой, с которой смотрела на своего старшего кузена маленькая баронесса де Сансе. Словно они перенеслись в пору их юности, в Плесси. Чуть прищурившись, Филипп наблюдал за ней. Он был в замешательстве. Почему она хочет выйти за него замуж? Обменять деньги на титул словно в торговой сделке? Но почему тогда выбрала именно его, не дававшего ей авансов? Тем более зная, что он уже собирается жениться?
Маркиз впервые за вечер внимательно посмотрел на свою спутницу, и под его взглядом на щеках кузины заиграл лихорадочный румянец. Да она только пытается казаться невозмутимой, — понял он. Каково должно быть — предлагать свою руку мужчине! Ей, красивой, себялюбивой женщине, окруженной толпой поклонников. Каких усилий над собой требует это испытание. Быть может, он на самом деле небезразличен ей, но гордость мешает ей признаться? Он почти раскаивался, что был так жесток.
В конце концов, почему нет? Она тоже из древнего рода, ведущего начало со времен первых королей, с собственным состоянием, умна, красива, обаятельна — эта женщина создана, чтобы блистать при Дворе. Ее репутация может быть восстановлена. Свет быстро вспомнит, кто она по праву рождения. Во всяком случае, ей хватило ума не стать чьей-то содержанкой и тщательно скрывать свои связи, даже если они и были. Такая жена только украсит его. Да и ее маленькое, но такое аппетитное тело обещало и другие удовольствия. Конечно, у нее есть дети… Ну, во всяком случае, она может их родить. Если только она помнит то, что помню я, — думал Филипп, — если только она всё та же. Если бы она сказала, что ей нужен он, а не его положение. Возможно, он мог бы решиться.
Привычка не торопиться, когда торопиться не нужно, и на этот раз сослужила ему хорошую службу. Она не выдержала его молчания и созналась:
— Поймите меня, я хочу вернуть себе имя. Я хочу вернуться ко Двору, быть принятой в Версале…
Так вот в чем дело! Дурак, какой же он дурак! А он уже размечтался! Подумать только, а ведь он мог выдать себя!
Маркиз усмехнулся. Да, не поспоришь, мадам Шоколад была опытной торговкой, знающей цену товару. Она сделала правильный выбор — представитель древнейшей фамилии, маршал Франции, пользующийся особыми привилегиями и расположением короля. Кто как ни он, мог мгновенно поднять ее на Олимп?
Выбор, может и правильный, но расчет неверный. Нет, он не даст ей использовать себя! Он поклялся, что женщина никогда не будет властвовать над ним.
Скрывая свое разочарование, он пробормотал, не глядя на нее:
— Кто-то действительно расценивает женитьбу не как денежное дело.
И добавил, подчеркнуто небрежно:
— Нет, моя дорогая, право же, нет.
Она мгновенно сникла, побледнела, словно потерпевшая кораблекрушение жертва.
Филипп не ожидал такой перемены. Если она лишь обманулась в своих расчетах, она должна быть раздосадована, раздражена. Но где же какое-нибудь колкое замечание, выдающее ее ущемленную гордость хитрой коммерсантки? Кузина сидела, уставившись в одну точку с выражением такой неподдельной скорби на лице, будто вся ее жизнь рухнула в один момент.
Погрузившись в свои мысли, она не заметила приветствия Великой Мадемуазель. Как можно, так не владеть собой? Филипп указал ей на этот промах, и молодая женщина, наконец, взяла себя в руки, начав машинально отвечать на поклоны знакомых. Теперь ее молчание стало невыносимо. Да что с ней? Она как будто в отчаянии. Он так сильно задел ее? Она возлагала на него такие надежды? Филипп засомневался. Быть может, маленькая кузина просто пыталась защитить себя от его отказа и сохранить остатки приличия? А на самом деле… Он мог бы проверить. И он начал нести всякий вздор о Дворе, празднествах и развлечениях, придворных, вращающихся в круговороте этих забав, о мадам де Монтеспан, танцующей с королем. Обо всём, что кузина подразумевала, говоря: «Я хочу в Версаль!». Подумать только — он, Филипп, сам завел светскую болтовню, так поспешно, так многословно, совершенно на него не похоже! С ним-то что? Он спохватился, и заговорил намеренно скучающим тоном. Но она ничего не замечала, всё так же глядя в окно и еле отвечая ему. В конце концов, к чему эта драма? У нее еще есть шансы вернуть себе имя. Принц поможет найти сговорчивого мужа, и, быть может, уже на летних празднествах в Версале Филипп увидит ее? Он почти собрался предложить ей такое утешение, когда заметил карету принца.

 Отправлено: 21.12.18 22:13. Заголовок: Сложный и переломный..

Сложный и переломный момент. Интересно вы показали Филиппа. В его мыслях идет напряженная работа. Это Анжелике он казался равнодушный и скучающим, а в душе он все видел и испытывал разнообразные чувства. Интересно читать, как он колеблется от одного к другому.
"Если только она помнит то, что помню я, — думал Филипп, — если только она всё та же." - вот это особенно важная фраза (а вот дальнейшее уточнение мне кажется чрезмерным). И главное эта фраза так подходит к канонной паузе, в которой Филипп казалось принимает решение, но Анж своей дальнейшей неуместной фразой все испортила.
В общем - супер!

 Отправлено: 22.12.18 00:09. Заголовок: Olga пишет: Это Анж..

Olga пишет:

цитата:

Это Анжелике он казался равнодушный и скучающим

Спасибо! Да, она вообще решила, что он ее не слышит и думает о своем или ни о чем. После того, как она его замуж позвала) Понятно, что человек об этом и думает! А конкретно - почему и что с этим дальше делать. Дождалась бы хотя бы отказа. Ведь отказал он ей только, когда про Версаль лепетания услышал.

Olga пишет:

цитата:

(а вот дальнейшее уточнение мне кажется чрезмерным)

согласна отчасти - про мечтания уберу, Анжелика может так подумать, он - нет. А вот то, что ей нужен он, а не его статус - оставлю

 Отправлено: 22.12.18 09:17. Заголовок: Psihey пишет: Если ..

Psihey пишет:

цитата:

Если бы она сказала, что всегда мечтала о нем, что ей нужен он — а не его положение.

Вот это как раз на мой взгляд слишком прямолинейно. И отвлекает внимание от предыдущей фразы про то что если бы она помнила все то что помню и я. Но наверное для невнимательных читателей будет хорошо. А вот мне мешает. Слишком прямолинейно.

Мечтания я бы не трогала, там на мой взгляд все уместно. Хотя пейракоманки вам бы сказали, что Филип на это не способен.

 Отправлено: 22.12.18 13:59. Заголовок: Olga пишет: прямоли..

Olga пишет:

цитата:

прямолинейно

Я про мечтания Анж убрала, а не его "размечтался")
А про нужен он сам, а не его положение - оставила. Пусть прямолинейно.

Обновила текст 2 главы - теперь как на фикбуке. Новая глава начнется с появления кареты принца и собственно начала шантажа.

 Отправлено: 21.03.19 23:02. Заголовок: Вот такой отрывочек ..

Вот такой отрывочек написался. Это после подписания брачного контракта. То время, когда Анжелика бегает по салонам и везде представляется де Сансе, а Филипп пытается жить своей обычной жизнью и со скукой в голосе говорить: "ах, да..." на вопросы о женитьбе.

***
На пороге малого будуара, куда куртизанка увлекла маркиза дю Плесси, появился лакей, чтобы доложить о появлении мадам Моренс. В первое мгновение Филипп буквально задохнулся от злости.
- Как Нинон могла пригласить ее?! После всего. Зная, что я буду здесь?
М-ль де Ланко поднялась с софы, собираясь приветствовать гостью, но, вероятно, сжигавшие его чувства отразились в какой-то мере на лице или во взгляде, поскольку куртизанка, задержалась в дверях:
- Не обижайтесь, друг мой, меня призывают обязанности хозяйки, - мягко проворковала она, испытывающе глядя на него. - Вы не хотите встретить нашу прекрасную Анжелику вместе со мной?
Филипп спохватился. Откуда ей знать? Все его окружение пребывало в неведение. Ему нужно лучше следить за собой. Маркиз отказался со скукой в голосе, сославшись на то, что ему еще нужно сказать пару слов принцу. Что же делать? Незаметно исчезнуть? С кузины-шоколадницы станется при всех намекнуть на их скорую свадьбу! И как ему вести себя тогда?
- Если ты не придушишь ее у всех на виду, это уже будет неплохо, - сказал он себе, и эта мысль вернула ему самообладание. Он отодвинул портьеру. Новоявленная невеста стояла в оконной нише, беседуя с принцем Конде и смотрела ему прямо в глаза.
Филипп отступил назад. В нем начинал клокотать гнев – какое лицемерие! Не далее, как неделю назад она угрожала выдать голову принца королю, погубить их обоих. И вот как ни в чем не бывало кокетничает с Монсеньором. А принц как доверчивый дурак даже не понимает, какую змею он пригрел! Первым желанием Филиппа было немедленно подойти к ним, но он остановил себя. Что я скажу? Нет, если уж он решил разбираться с этим сам, он не будет никого вмешивать в это дело. Подлая лицемерка получит свое наказание сполна, но время расплаты еще не пришло. Он круто развернулся и вышел в прихожую через боковую дверь, о существовании которой знал, и приказал подавать экипаж. Стоило бы попрощаться с хозяйкой, но тогда пришлось бы вернуться в гостиную, а он не мог поручиться, что сможет невозмутимо выдержать торжествующий вид мадам Моренс.
- Вы уже покидаете меня, маркиз? - раздался позади него мелодичный голос куртизанки.
Он досадливо поморщился, но обернулся.
- Да, мадам, я откланиваюсь.
- Как жаль. Постойте. За весь вечер я так и не успела спросить … Ходят слухи, будто Вы собираетесь жениться?
- Собирался, - поправил он.
Прекрасная Нинон не посмела уточнить, что это значит. Филипп давно приучил не задавать ему лишних вопросов. Он вновь поклонился, намереваясь уйти.
- На улице дождь, - заметила она, - подождите здесь, пока Ваша карета развернется.
Вошли два адъютанта принца, склонившись перед хозяйкой салона и еще ниже перед маршалом, и поспешили к патрону.
- Без сомнения лучи славы Великого Конде ослепят любого, - вновь заговорила м-ль де Ланкло. – Но … не такую даму как мадам Моренс, - лукаво добавила она.
- Да, только не ее, - с мрачной иронией согласился Филипп, не находящий удовольствия в намеках куртизанки.
Нинон, несколько обескураженная его тоном, осторожно пояснила:
- Я только хотела заметить, что, возможно, мадам Моренс ослеплена другим светом? Не менее ярким. Вам так не кажется?
- Вы как всегда правы, мадемуазель – другим.
Светом Двора, - добавил он про себя.
Она вздохнула и отступилась.
- В следующий понедельник Расин читает у меня свою новую пьесу. Я очень на Вас рассчитываю, мой дорогой.
Значит, она не знает о свадьбе в Плесси, - с удивлением подумал он, и вслух возразил:
- Сожалею, мадам. Я уеду в Пуату. Хочу уладить кое-какие … дела перед летними празднествами в Версале.
Казалось, она была в замешательстве.
- Что ж, маркиз, значит, я лишаюсь Вашего общества.
Возможно, она неверно его поняла. Нет, он не собирался терять такого друга как Нинон!
- Всего лишь на неделю. Я не в силах долго отказывать себе в удовольствии видеть Вас, мадемуазель, - проговорил он заученную фразу, целуя ей руку.
Куртизанка благосклонно улыбнулась ему, казалось бы, успокоившись, и он ушел.

Заноза под название женитьба на кузине всё глубже впивалась в него по мере того, как он пытался отвлечься и не думать о неизбежном. Дни утекали сквозь пальцы, откладывать далее решение было невозможно. Он напомнил себе, что не привык бежать с поля боя и поехал в Плесси, впрочем, так и не решив, что именно он намерен делать. По пути он пил, но вино туманя его мысли, не могло заглушить боль унижения и погасить его злость. Картины отмщения сменяли одна другую, но ни одна не приносила облегчения. Чего он хотел? Наказать ее? Отомстить? Заставить испытать те же муки попранной гордости, что прочувствовал он? В конце концов, он решил, что заставит ее пожалеть о том, что она сделала с ним, заставит раскаяться и умолять о прощении. Но как? Пожалуй, вдали от Парижа, ее будет несложно напугать. А когда слезы и страх сотрут с ее лица эту торжествующую улыбку укротительницы, он подумает, как быть. Почему-то ему казалось, что, сорвав с нее маску бесстыдства, самонадеянности и гордыни, он найдет наивную, чистую девушку из своих воспоминаний. Это безумство, - повторял он себе, - но продолжал верить. Как он будет жить с ней дальше? Если он не покажет ей свою волю, она сама подчинит его.

 Отправлено: 22.03.19 22:13. Заголовок: Psihey Отлично! Мне..

Psihey
Отлично! Мне все понравилось. Концовка классная, что выдумывал планы отмщения, чтобы сорвать с нее маску прожженной интриганки и найти ту девушку из своей юности. Это очень сочетается со словами Филиппа, когда он говорит Анжелике, что та девушка, чью руку он держал в юности, потом превратилась в опасную особу. Значит его эта перемена задела, вызвала переживания, он думал об этом.

 Отправлено: 22.03.19 23:05. Заголовок: Olga пишет: онцовка..

Olga пишет:

цитата:

онцовка классная, что выдумывал планы отмщения, чтобы сорвать с нее маску прожженной интриганки и найти ту девушку из своей юности. Это очень сочетается со словами Филиппа, когда он говорит Анжелике, что та девушка, чью руку он держал в юности, потом превратилась в опасную особу. Значит его эта перемена задела, вызвала переживания, он думал об этом.

Да, так я и хотела)

Нинон кокетничает с Филиппом (снова! как и в Лете) - это канон? У меня так все время выходит.

 Отправлено: 22.03.19 23:37. Заголовок: Psihey пишет: Нинон..

Psihey пишет:

цитата:

Нинон кокетничает с Филиппом (снова! как и в Лете) - это канон?

Тут светский разговор скорее. Вполне в него верю.

 Отправлено: 20.04.19 23:04. Заголовок: Глава 3. Объявление войны (Да будет война)

Глава 3. Объявление войны (Да будет война)

Принц радостно приветствовал свою протеже из окна экипажа взмахом трости и Филипп не преминул указать на это кузине, чтобы отвлечь ее. На этот раз она ответила благожелательно, качнув веером.
Интересно, сообщил ли уже Монсеньор о своем грандиозном плане возвращения ее в Свет? — гадал Филипп, — и понимает ли она, какое впечатление производит в обществе открытое поклонение принца крови какой-то выскочке-шоколаднице? Многие считают ее любовницей Конде, неужели она так наивна, что не понимает? Или же это игра кокетки? Вслух он заметил:
— Вы единственная женщина, которую отличает принц…
Эта мысль ей понравилась. Она даже начала оттаивать. Кто же тот избранник, что введет ее в придворный круг, тот осел, что прикроет адюльтер принца Конде с хорошенькой мещанкой? — продолжал размышлять он. — Кого же они определили своей жертвой? Ему даже показалось, что принц встретился им не случайно. Возможно, у них, с кузиной была условлена встреча на аллее. Но зачем она поехала кататься с ним вместо того, чтобы сразу сесть в карету к Конде? — недоумевал маркиз.
И тут его озарило! Филипп чуть не подпрыгнул на месте. Так ведь он и есть тот самый не слишком щепетильный муж! Во всяком случае выбран ими на эту роль. Ему только что недвусмысленно намекнули об этом! Ох, ты черт! — чуть не выругался он. — Неужели?! Нет, принц не мог с ним так поступить. Он отказывается в это верить. Но к чему эти перешептывания сегодня? — лихорадочно думал Филипп, — и зачем принц вручил ему кузину, практически отправив с ней на прогулку, где она сразу же завела разговор о женитьбе? Нет, не может быть. Он должен поговорить с принцем.
Успокойся, это простое совпадение, — сказал он себе, пытаясь отмахнуться от этой мысли. — Она еще не любовница принца, хотя, возможно, и не против ею стать. На своих условиях…
А, быть может, Монсеньор тоже обманут? И так же вовлечен в ее игру? Филипп не знал на чем остановиться, и решил провести разведку боем. Он завел разговор о принце, скучающим, рассеянным тоном. К его удивлению, кузина ответила довольно раздраженно, высмеивая героизм своего высокородного покровителя, ничуть не стесняясь Филиппа. Это его насторожило, неприятно удивив — наивный принц! Слышал бы он, как отзывается о нем его обожаемая мадам Моренс! Но Филипп и подумать не мог, что за этим последует.

Вспоминая случившееся позже, он никак не мог для себя решить — был ли чертов ларец с самого начала припрятан за пазухой на крайний случай, или она решилась на это внезапно? В первое время, подозревая кузину во всех смертных грехах, он был уверен, что это оружие изначально должно было выстрелить, если он взбрыкнет и откажется жениться. Но позже, узнав жену, он заметил, что, когда дело касалось чувств, вся ее деловая расчетливость пропадала, и она становилась порывистой, необдуманно и смело бросаясь как в омут с головой в опасные предприятия.
Так или иначе, в тот вечер, в карете, катившей по Булонскому лесу, всплыл, давно пропавший ларец с ядом — свидетельство государственной измены принца Конде и всего его окружения, к которому принадлежали родители Филиппа. Страшный сон отца наконец осуществился, хотя самого его давно унесла смерть. Раскрытие старого заговора могло стоить принцу головы, в случае плохого настроения его венценосного кузена. В лучшем случае, крепость Пиньероль раскрыла бы свои объятия, и принц присоединился бы до конца жизни к господину Фуке. Мать, чью клятву верности суперинтенданту так же хранил ларец, не спасло бы монашеское покрывало. Скорее всего, ее сослали бы в удаленный монастырь со строгим уставом и не щадили бы в заключении. Что сталось бы с ним самим? Филиппу на момент заговора исполнилось шестнадцать, уже не ребенок, он был посвящен в родительскую тайну, и все эти годы, служа Его Величеству, молчал о том, что знал. Король не простил бы ему. Опала, Бастилия, потеря честного имени — он лишался всего, чем владел и к чему шел так долго, всё, что заслужил сам. Ему грозило разжалование — сир не смог бы доверить свои войска предателю короны. Вспоминая об этом, Филипп как тогда, в карете, ощущал холодный пот на лбу и то чувство, будто летишь в черную, липкую нору и не можешь остановиться.
Когда он в гневе, едва владея собой, схватил ее за руку, он вдруг отчетливо и очень спокойно понял, что убьет ее. Раздавит эту тварь пока ее смертоносный яд не погубил всё, что ему дорого. Подумать только, не прошло и часа, как он хотел поцеловать эту женщину, как он желал ее, как жалел, что огорчил своим отказом. А теперь он убьет ее не дрогнувшей рукой, потому что это правильно, это единственный верный выход. О, разумеется, она подумала и об этом. Даже если он раздавит ее, смертоносное жало уже не остановить, оно сделает свое дело — документы доставят королю, — любезно сообщила она, — а ваше имя, маркиз, будет именем предполагаемого убийцы.
На место гневу и ярости пришло какое-то болезненное оцепенение. В своем углу кареты, весь остаток пути Филипп думал о том, что ходил к этой женщине зиму напролет, одурманенный ее чарами, смутно мечтал о ней, ждал хоть какого-то знака, что тоже не безразличен ей. Он искал в ней ту нежную девочку, какой запомнил в пору юности. И временами ему казалось, что находил. Только сейчас он понял, что та девочка умерла, умерла очень давно, если вообще существовала. А, возможно, та чистая душа была лишь плодом его иллюзий? Она стала беспринципной, тщеславной, алчной женщиной, жестокой и безжалостной, намного более опасной, чем другие. Она угрожала погубить его, требуя, чтобы он женился на ней, отдал ей свои имя и титул — то, что она хотела втоптать в грязь, если они не станут ее.
Уже в полной темноте карета остановилась у ворот Ботрейи. Кузина насмешливо спросила, куда завели его размышления. Она чувствовала себя победительницей. Филипп очнулся словно от кошмара. Завтра вечером в его доме управляющий обсудит с ней все детали сделки, — сухо сказал он.
***
В ту ночь он не спал. Картины прошлого, его юности, прошедшей в раздираемой Фрондой стране, казалось, давно отпустившие его, нахлынули вновь. Отец на смертном одре, твердящий про проклятый ларец, мать в истерике, охваченный гневом принц, невозмутимый Фуке. Войска Фронды, полки Тюренна, кровь и смерть повсюду.
Он проснулся в испарине, хотя был готов поклясться, что не сомкнул глаз. Всё вернулось.
Неважно, что многие из фрондеров по сей день здравствуют и вращаются при Дворе. Заговор составлялся в Плесси, и узнай об этом король, его имя будет растоптано. Его преданность, подчас безрассудная, годы службы, его победы, которые он одержал во имя Его Величества, ничего не будет иметь значения. Король не простит измены. Казни он не страшился, нет, как и Бастилии или ссылки. Куда его сошлют? В Пиньероль? Значит, навещу интенданта, — мрачно усмехнулся он. Людовик XIV — честен и справедлив, но пережив в юности бунт Парламента и цвета дворянства, он весьма болезненно относился к заговорам. Надо признать, у Его Величества были все основания повсюду видеть измену — испанцы, голландцы, даже англичане — многие хотели навредить молодому королю. Нет, даже если представить невероятное — что король великодушно простит его за грехи семьи, ему все равно больше не смогут доверять. Имя Филиппа будет обесчещено, а бесчестье для дворянина — хуже смерти. В горячечном бреду этой ночи ему казалось, что его предки, потомки славного Гуго III, смотрят на него из глубины веков, из своих золоченных рам, и чего-то ждут.
— Что вам всем от меня нужно?! — крикнул он в темному. И, удивительно, сразу успокоился.
Да, кошмары всегда возвращаются. Но теперь это был его личный кошмар. Отец на том свете, мать — в монастыре. Да и не будь она в монастыре, женщины — не дальновидны, они яростны в своем гневе, но не могут предсказать последствий содеянного. Он уверен, мать предложила бы немедленно отравить кузину, если потребуется со всем выводком Сансе. «Что же потом, матушка?» — мысленно спросил он ее. «Если правда о ларце всплывет, Вы броситесь в ноги к королю, и он дарует Вам прощение, я уверена, сын мой». Вот так легко. Бессмысленно объяснять ей, что дело не в прощении. Если жизнь не хотела соответствовать ожиданиям матери, она предпочитала не замечать такую жизнь. Наверное, поэтому она и ушла в монастырь, — подумал Филипп. Конде тоже не годился в советчики. Филипп любил принца, но узнав об обмане своей протеже и дамы сердца, о гнусном предательстве той, которой он так наивно доверял, Монсеньор обезумеет от гнева. Мне его не удержать, — подумал маркиз, — и тогда мы все пропали. Нет, он ничего не скажет принцу, ничего не скажет матери, они никогда не узнают, какой опасности подвергались. Он рос один, и с детства не привык просить о помощи, справляясь со своими бедами самостоятельно. Он всё сделает сам. Отец сделал бы тоже, но его больше нет на свете, и теперь долг Филиппа защитить их.
***
Утро принесло облегчение и четкость в мыслях. Хотя он почти не спал, но из-за возбуждения, чувствовал прилив сил. Итак, он женится на Ней. Даже мысленно он пока не мог произносить ее имя, не скрежеща зубами. В конце концов, что ей от него нужно? Титул и положение. Ему нужны деньги. Почему, собственно, она так в него вцепилась? Хоть, он и сопротивлялся подобным мыслям, но ее можно было понять. Вероятно ее оскорбили дамы из высшего общества, не знающие о том, что по рождению она дворянка. И какими бы деньгами не сулила она благородным женихам, кто, мог польститься на них и жениться на шоколаднице? Она — гордая женщина, как он успел узнать, требовательная и насмешливая. Возможно, она просто не смела предложить свою руку кому-либо, боясь быть облитой презрением? Ему же, кузену, знакомому с детства, не требовалось доказывать свое происхождение. Опять же он ходил к ней всю зиму. Это было неосторожно, с его стороны, даже легкомысленно, надо признать. Но разве он дал ей повод? Неужели она навоображала себе, что увлекла его? Потому и решилась? А получив от него отказ, схватилась за первое же средство, какое нашла. Надо признать, что она припасла сильный козырь и сберегла его до того времени, когда ставки поднялись слишком высоко. Нет, если он сейчас начнет об этом думать, то снова впадет в гнев. Именно этого она и хочет. Хочет, и потому не получит.
Итак, он мысленно вернулся — он женится на Ней. Тайной свадьбы будет достаточно. Он представит ее королю как дочь обедневшего дворянина из древнего рода. Разумеется, какое-то время ему будут напоминать о ее шоколадном прошлом. Он переживет и это, не показав виду. Жить вместе им не обязательно. Бывать при Дворе ей не стоит. Уж он об этом позаботится. Каждый из них не изменит своим привычкам, возможно, они даже не будут видеться. По сути — ничего не изменится, — успокоил он себя.
Кончено, оставался Ламуаньон. Что ж, это не просто, но надев маску безразличия, граничащего с презрением, он холодно откажет ему и разорвет помолвку.
Приняв такое решение, Филипп вызвал Молина, сухо описал суть дела, хотя в нем клокотал гнев, и велел готовить брачный контракт.
Вино налито — его нужно пить.
***
Казалось, он вновь обрел уверенность и успокоился, но вечером его ждало еще одно испытание, которое невозможно было предположить. Позже, мысленно возвращаясь в это время, Филипп думал, что было бы, не будь этого пункта в контракте? Так ли сильна была бы его ненависть, желание уничтожить ее, заставить раскаяться?
Подписание брачного соглашения уже подходило к концу, клятва на Библии принесена, чаяния обеих сторон удовлетворенны. Филипп напустил на себя скучающе-презрительный вид, и даже почти невозмутимо мог смотреть на Нее, когда эконом тихо зачитал «еще одно небольшое условие мадам Моренс». Это было требование консумации брака.
Ей оказалось мало титула и имени, она желала видеть его в своей кровати.
Жгучий стыд и гнев мгновенно смешались в нем, но, обладая одним цветом, были почти не различимы. Красного цвета кровь, подкладка плаща, каблуки дворянина, подчеркивающие его положение. Красным было его лицо. Он пылал. На их глазах. Он не смог сдержаться. Она покупала его как товар, игрушку для постели словно пресыщенная жеманница. Всегда, сколько помнил себя, он знал, что красив. Рано став предметом вожделений — и мужчин, и женщин — он не был бы удивлен такому неприкрытому желанию его тела. Но она? Нет, только не она! Если и она такая, то… Он так растерялся, как мальчишка, что, кажется, начал заикаться. Это, разумеется, не ускользнуло от свидетелей сцены. Молин опустил глаза, аббат растворился в сумерках залы, но она — она, наоборот, уставилась на него с удивлением или вызовом? Он не мог понять. Он был готов провалиться на месте.
— Ну, конечно же. Предел мечтаний! Цинизм, соединенный с наглостью, — наконец, выплюнул он.
Кровь отхлынула от лица. Теперь в нем была лишь ненависть.
Молин попытался сгладить произведенное впечатление. Этот хитрый лис заговорил о наследнике, так необходимого для продолжения рода.
Филипп же думал о своем. Она хочет попробовать его на вкус? Что ж, она получит то, чего хочет. Но она еще не понимает, чего именно она добилась, — с холодным торжеством подумал он.
— Мы постараемся, Молин, — пообещал он с мрачной улыбкой, не сводя глаз с невесты, — мы постараемся.
И она, кажется, в первый раз дрогнула.
***
Последующие дни понеслись словно лошади, пущенные вскачь. Лучше всего было ни о чем не думать. Особенно о том, как они будут жить вместе. Впрочем, когда Молин осведомился в каких комнатах расположится мадам дю Плесси, Филиппу пришлось преступить через себя. Естественней всего было бы поселить ее в апартаментах старой маркизы. Хотя эти светлые, изящные комнаты, которые мать так любила, требовали обновления. Не хватало еще, чтобы увидев их, мадам Шоколад, привыкшая к роскоши Ботрейи, облила его презрением и заявила, что они ей не подходят. Их переделка, особенно обивка стен, дорого обошлась — ему пришлось даже продать лошадей. Что за женщина, — думал он, — воплощение всех бед.
Мысли же новоиспеченной невесты, казалось, не были ни чем омрачены. Она порхала по салонам, именуясь мадемуазель де Сансе. Мадемуазель с двумя детьми. Родственники вспомнили о ней. Давние знакомые признали в ней даму их круга.
Будущие же супруги почти не виделись. Поначалу Филипп не представлял себе, что будет, если они встретятся где-то и у кого-нибудь достанет наглости напомнить об их скорой женитьбе. Он подумывал уехать ненадолго в Турень или Плесси, вызвав ее к себе письмом непосредственно перед свадьбой. Но мысль о том, что именно его замешательства, а, возможно, и унижения, она так ждет, заставила его напротив посвятить себя светской жизни. Однажды, будучи в компании дворян, он даже зашел в «Испанскую карлицу», но ее хозяйка не показалась. Он был уверен, что такой пикантный факт, как его предполагаемая женитьба на мадам Моренс, стала излюбленной темой для сплетен, но не подавал виду. Его репутация позволяла не слишком миндальничать с любопытствующими особами, кому-то довольно было взгляда, кому-то, презрительного возгласа: «Женитьба? Ах, да…». Скоро от него отстали.
Единственным человеком, на деликатность которого он мог в полной мере рассчитывать, была Нинон. Вот и сегодня, куртизанка увлекла его в малый будуар, надежно скрытый от гостиной портьерой. Она ни о чем не спрашивала. Казалось, ей требуется только поделится с ним своим мнением о последней пьесе Мольера, но почему же в таком случае, они уединились?
Когда вошедший лакей доложил о появлении мадам Моренс, Филипп буквально задохнулся от злости. — Как Нинон могла пригласить ее?! После всего. Зная, что я буду здесь?
Мадемуазель де Ланкло поднялась с софы, собираясь приветствовать гостью, но, вероятно, сжигавшие его чувства отразились в какой-то мере на лице или во взгляде, поскольку куртизанка, задержалась в дверях:
— Не обижайтесь, друг мой, меня призывают обязанности хозяйки, — мягко проворковала она, испытывающе глядя на нее. — Вы не хотите встретить нашу прекрасную Анжелику вместе со мной?
Филипп спохватился. Откуда ей знать? Все его окружение пребывало в неведение. Ему нужно лучше следить за собой. Маркиз отказался со скукой в голосе, сославшись на то, что ему еще нужно сказать пару слов принцу. Что ему делать? Незаметно исчезнуть? С кузины-шоколадницы станется при всех намекнуть на их скорую свадьбу! И как ему вести себя тогда?
— Если ты не придушишь ее у всех на виду, это уже будет неплохо, — сказал он себе, и эта мысль вернула ему самообладание. Он отодвинул портьеру. Его новоявленная невеста стояла в оконной нише, беседуя с принцем Конде, глядя ему прямо в глаза.
Филипп отступил назад. В нем начинал клокотать гнев — какое лицемерие! Не далее, как неделю назад она угрожала выдать голову принца королю, погубить их обоих. И вот как ни в чем не бывало кокетничает с Монсеньором. А принц как доверчивый дурак даже не понимает, какую змею он пригрел на груди! Первым желанием Филиппа было немедленно подойти к ним, но он остановил себя. Что я скажу? Нет, если уж он решил разбираться с этим сам, он не будет никого вмешивать в это дело. Подлая лицемерка получит свое наказание сполна, но время расплаты еще не пришло. Удивительно, но теперь, наблюдая ее красоту, он перестал испытывать к ней хоть какое-то влечение.
Маркиз круто развернулся и вышел в прихожую через боковую дверь, о существовании которой знал, и приказал подавать экипаж. Стоило бы попрощаться с хозяйкой, но тогда пришлось бы вернуться в гостиную, а он не мог поручиться, что сможет невозмутимо выдержать торжествующий вид мадам Моренс.
— Вы уже покидаете меня, маркиз? — раздался позади него мелодичный голос куртизанки.
Он досадливо поморщился, но обернулся.
— Да, мадам, я откланиваюсь.
— Как жаль. Постойте. За весь вечер я так и не успела спросить … Ходят слухи, будто Вы собираетесь жениться?
— Собирался, — поправил он.
Прекрасная Нинон не посмела уточнить, что это значит. Филипп давно приучил не задавать ему лишних вопросов. Он поклонился, намереваясь уйти.
— На улице дождь, — заметила она, — подождите здесь, пока Ваша карета развернется.
Вошли два адъютанта принца, склонившись перед хозяйкой салона и еще ниже перед маршалом, и поспешили к патрону.
— Без сомнения лучи славы Великого Конде ослепят любого, — вновь заговорила м-ль де Ланкло. — Но … не такую даму как мадам Моренс, — лукаво добавила она.
— Да, только не ее, — с мрачной иронией согласился Филипп, не находящий удовольствия в намеках куртизанки.
Нинон, несколько обескураженная его тоном, осторожно пояснила:
— Я только хотела заметить, что, возможно, мадам Моренс ослеплена другим светом? Не менее ярким. Вам так не кажется?
— Вы как всегда правы, мадемуазель — другим.
Светом Двора, — добавил он про себя.
Она вздохнула и отступилась.
— В следующий понедельник Расин читает у меня свою новую пьесу. Я очень на Вас рассчитываю, мой дорогой.
Значит, она не знает о свадьбе в Плесси, — с удивлением подумал он, и вслух возразил:
— Сожалею, мадам. Я уеду в Пуату. Хочу уладить кое-какие … дела перед летними празднествами в Версале.
Казалось, она была в замешательстве.
— Что ж, маркиз, значит, я лишаюсь Вашего общества.
Возможно, она неверно его поняла. Нет, он не собирался терять такого друга как Нинон!
— Всего лишь на неделю. Я не в силах долго отказывать себе в удовольствии видеть Вас, мадемуазель, — проговорил он заученную фразу, целуя ей руку.
Куртизанка благосклонно улыбнулась ему, казалось бы, успокоившись, и он ушел.
***
Заноза под название женитьба на кузине всё глубже впивалась в него по мере того, как он пытался отвлечься и не думать о неизбежном. Дни утекали сквозь пальцы, откладывать далее решение было невозможно. Он напомнил себе, что не привык бежать с поля боя и поехал в Плесси, впрочем, так и не решив, что именно он намерен делать. По пути он пил, но вино туманя его мысли, не могло заглушить боль унижения и погасить его злость. Картины отмщения сменяли одна другую, но ни одна не приносила облегчения. Чего он хотел? Наказать ее? Отомстить? Заставить испытать те же муки попранной гордости, что прочувствовал он? В конце концов, он решил, что заставит ее пожалеть о том, что она сделала с ним, заставит раскаяться и умолять о прощении. Но как? Пожалуй, вдали от Парижа, ее будет несложно напугать. А когда слезы и страх сотрут с ее лица эту торжествующую улыбку укротительницы, он подумает, как быть. Почему-то ему казалось, что, сорвав с нее маску бесстыдства, самонадеянности и гордыни, он найдет наивную, чистую девушку из своих воспоминаний. Это безумство, — повторял он себе, — но продолжал верить. Как он будет жить с ней дальше? Если он не покажет ей свою волю, она сама подчинит его.