Отправлено: 27.10.15 18:52. Заголовок: Час до рассвета.
Автор: адриатика Соавтор: Zirael Пара: А/Ф Рейтинг: NC-17 Размер: макси Права на героев принадлежат А.Голон Краткое содержание: Филипп тяжело ранен под стенами Доля...
фанфарон - это характеристика Пейрака, а не Плесси;)
Я поняла)) Psihey пишет:
цитата:
про де Гиша - просто у Филиппа вообще не может быть друзей, дружеского трепа и пр. - как в фан--фике с де Гишем.
Я согласна. Друг другом, но дистанцию Фил с людьми соблюдает. Но тут Фил с одной стороны очень уязвим и физически и морально, с другой-- вся драма на глазах придворных происходила. Лучше держаться невозмутимо. А треп это как отвлекающий маневр, ну может еще следствие приподнятого настроения.
Снег, укрывший землю после памятной бури, продержался меньше недели. Теплый ветер, налетевший с юга, слизал своим дыханием белое покрывало, оставив только редкие грязноватые пятна среди голых деревьев и пожухлой травы: привычный зимний пейзаж для этих краев. * * *
На следующее утро после приезда Анжелика занялась хозяйственными делами: она отдавала распоряжения слугам, куда повесить картины, где поставить ее любимые вещи. Комнату, на которую она не раз любовалась в детстве, и которая оставила неизгладимо-горькие воспоминания в ее душе, было не узнать. Теперь здесь нашла место модная мебель Буля, шпалеры изображающие сцены из античной мифологии, теплые персидские ковры и милые сердцу серебряные, золотые и бронзовые безделушки: статуэтки, жирандоли, бра, столики, вазы для цветов, напольные амфоры, перчаточницы и две клетки с попугаями, привезенными с Антильских островов. Днем она устроила себе отдых – тело после лесных приключений немного ломило. Нежась под теплым одеялом, она вспоминала, как ночью дрожала от желания, подчиняясь мужской страсти. Париж с Кольбером и королем остался где-то безмерно далеко, младший сын и Филипп были рядом. Что ей еще может быть нужно, говорила она себе, стараясь при этом не слишком скучать по Флоримону — он уже взрослый, к тому же верный Мальбран и аббат де Ледигьер рядом. После обеда Анжелика велела оседлать для себя лошадь и отправилась на прогулку по парку – ей хотелось воскресить в памяти моменты своей юности. Увиденное огорчило ее: управляющий худо-бедно следил за центральными аллеями, ведущими к замку, однако чем дальше она углублялась в парк, тем более запущенным он выглядел. С приходом зимы никто и не подумал убрать опавшие ветви и листья, почистить старинные статуи, которые предок Филиппа привез из Рима еще в XVI веке, подровнять кусты и укрыть на зиму нежные южные растения. Пустив лошадь шагом, она прикидывала в уме, какие распоряжения необходимо дать Молину, чтобы к лету парк выглядел так же, как при жизни старого маркиза. Перестук копыт вывел ее из задумчивости – по боковой аллее рысью приближался всадник, в котором она узнала Филиппа. Она встретила его ослепительной улыбкой: – Вы решили присоединиться ко мне? Муж коротко кивнул, осаживая своего коня рядом с нею. – Знаете, Филипп, я как раз думала о том, как бы… – Я хотел бы кое-что вам показать, – перебил он ее, не обратив внимания на ее слова. Без предупреждения он пришпорил коня, и тот взялся с места в карьер, заставив кобылу Анжелики испуганно шарахнуться. Едва успокоив лошадь, Анжелика издала гневный возглас и поскакала следом. Когда она подъехала к границе парка, Филипп уже ждал ее, поглаживая коня по шее; тот, явно недовольный долгой остановкой, мотал головой, но не смел тронуться с места. – Вы хорошо держитесь в седле, – заметил Филипп, и в его голосе она услышала слабый отзвук того восхищения, с которым он говорил с нею накануне. – Вы хотели оценить мои навыки? – ответила Анжелика резче, чем хотелось. –Нет, – приподнявшись в стременах, Филипп рукой указал ей на тропинку, уходящую между кустов дальше в лес. – Я хотел, чтобы вы взглянули вот на это. Заинтригованная Анжелика заставила лошадь подойти ближе – на девственно-чистом снежном ковре виднелись крупные следы, похожие на собачьи. – Волки? Филипп снова будто не услышал ее вопроса. После короткой паузы он повернулся к ней: – Отныне я запрещаю вам выезжать одной. Вы обладаете особым талантом попадать в неприятности. – Но, Филипп… – Вы поняли меня, сударыня? – вновь перебил ее он. – Конечно, Филипп, – пожав плечами, ответила она с деланным равнодушием, но безлюдное запущенное место и волчьи следы на снегу вызвали у нее безотчетный страх: она впервые подумала о том, как же, должно быть, испугался за нее муж. – Хорошо, – Филипп коротко кивнул, словно поставив точку, и развернул коня. – Желаете продолжить прогулку в моем обществе, мадам, или вернемся в замок? — спросил он как ни в чем ни бывало. * * *
Особый интерес Анжелики вызывал замок, на который в юности она смотрела с замиранием сердца. С тех пор прошло немало лет, и она уже была далека от наивных мечтаний своего детства, однако красота этого здания до сих пор трогала ее до глубины души, пусть даже величие белокаменного замка было омрачено заметной запущенностью, словно для фамильного имения Плесси пришла неизбежная старость. Замок Плесси-Бельер был построен на рубеже XV и XVI веков. Массивность крепостных стен уступила место изяществу итальянского Возрождения, оставив лишь последний вздох уходящей готики—островерхие аспидные крыши с люкарнами, отражавшимися в водной глади большого квадратного рва, окружавшего замок по периметру. И ров, и ажурный каменный мост были скорее элементами декора, чем служили для оборонительных целей. С четырех концов замок украшали выпуклые башни, соединенные между собой декоративным дозорным поясом с резными машикулями и карнизами. Путнику, желавшему попасть в Плесси, нужно было проехать по широкой аллее парка, обогнув небольшое озеро, соединенное каналом с предзамковым рвом, и позвонить в бронзовый колокол, установленный рядом с караульным помещением, в котором размещалась лейб-гвардия маркиза дю Плесси. Большой внутренний двор имел квадратную форму. Вдоль восточного и западного крыла тянулись аркадные галереи, увитые диким плющом и шиповником, добавляя итальянской изысканности этому строгому ансамблю четких линий. В северном крыле замка, с правой стороны от входной арки располагалась капелла Святой Аделаиды, служившая так же фамильной усыпальницей дома де Бельер. Обязанности хозяйки замка вынуждали ее присутствовать на мессе, которую служил аббат де Каретт. Несмотря на то, что господская ложа была скрыта от посторонних глаз, ее посетители не оставались незамеченными. Когда Анжелика пропустила мессу на второй день приезда, Филипп выразил ей свое недовольство: – Сударыня, вы не забыли свое имя? – Какой странный вопрос, Филипп, право же.. – В таком случае, что еще могло помешать вам исполнить долг хозяйки поместья? Вы должны были явиться к мессе. – Я не слишком религиозна, Филипп, вы же знаете. – Меня не интересуют ваши отношения со Всевышним, но у вас, как у маркизы дю Плесси, есть свои обязанности, которые вам должно исполнять, – ровным голосом пояснил Филипп. – Я поняла вас, – со вздохом ответила Анжелика. – Завтра я буду на мессе. «Филипп начинает устанавливать свои правила», – недовольно подумала она, но тут же одернула себя — не этого ли она сама хотела?
Отправлено: 31.10.15 17:49. Заголовок: Несмотря на безмятеж..
Несмотря на безмятежное счастье, царившее в душе, Анжелику периодически охватывала тревога. Она с тоской всматривалась в плотную стену деревьев, черневших за границами парка. Она чувствовала, что у нее осталось неоконченное дело — Ньельский лес, окутанный молочно-белесой туманной пеленой, звал ее. Мелюзина! Она должна вернуться туда и поговорить с колдуньей. Несколько раз она была близка к тому, чтобы отправиться в дорогу, но всякий раз ее останавливало присутствие Филиппа и его предупреждение… Конечно, он был прав, но Анжелика не знала, кому из слуг, кроме Флипо, может доверять настолько, чтобы взять с собой к колдунье. К тому же, все ее самые верные люди — «ангелочки» Двора Чудес — были плохими наездниками и не умели обращаться с огнестрельным оружием. «Надо просто дождаться подходящего момента», – мысленно решила Анжелика. Бездействие томило ее, после насыщенной придворной жизни она не знала, чем заполнить долгие часы свободного времени. Вызвать Молина, чтобы заняться делами поместья? Или поехать к отцу в Монтелу? А может, написать письмо Нинон или мадам де Севинье? Но для начала ей захотелось взглянуть на сына. Открыв дверь, она столкнулась на пороге с Ла Виолеттом. Слуга отскочил в сторону и согнулся в низком поклоне. – Да простит меня госпожа маркиза… – Что тебе, говори? – Меня послал сеньор дю Плесси. Его сиятельство велел передать, чтобы вы обедали без него. К господину маркизу прибыл адъютант его высочества принца Конде, и они заперлись в рабочем кабинете. – Хорошо, — рассеянно кивнула Анжелика. Ла Виолетт откланялся и быстрым шагом поспешил прочь. – Постой, — окликнула его Анжелика. — Ты знаешь, что с Пандорой? Мне сказали, что мой муж осмотрел ее еще раз нынче утром. – Господин маркиз сказал, что она все еще немного прихрамывает. Этот дефект почти не заметен, но ездить на ней пока опасно. «Надо написать Роджеру, чтобы доставили сюда мою Цереру», – мелькнуло в голове у Анжелики. – Госпожа маркиза, — замялся Ла Виолетт, — мы тогда все так за вас испугались. Ведь месье дю Плесси нашел вас в пещере у колдуньи, вот страх-то! Анжелика нетерпеливо отмахнулась: – Скажи мне, а ты знаешь что-нибудь о ней? – Нет, мадам, но матушка говорила, что она заключила сделку с дьяволом. Если хотите послушать страшных историй, вам надо поговорить со старухой, ходят слухи, что она шастает к Мелюзине, — доверительно сообщил Ла Виолетт. – О ком ты говоришь? Что за старуха? – Да старая Алтея, кормилица господина, она тут часто бывает. – Я хочу поговорить с ней, – решительно заявила Анжелика. – Как угодно вашей милости, она и сейчас в замке, сидит на кухне у очага, греет свои старые кости. Все, что ей нужно, это кусок свиного окорока и стаканчик доброго винца. Хотите, я велю ей подняться к вам? Видя рвение слуги, маркиза покачала головой: – Нет, я передумала, ступай! Подождав, пока Ла Виолетт скроется за поворотом, Анжелика развернулась и быстрым шагом поспешила по коридору. Она спустилась вниз, туда, где находились подсобные помещения. На большой просторной кухне готовился обед. Вокруг все кипело, бурлило, шкворчало, в воздухе запах бульонов и жареной дичи смешался с ароматами сладких пирогов и варений. Поварята сновали туда-сюда: взбивали муссы, резали мясо, помешивали супы и соусы в медных кастрюльках, грели воду в чугунных котлах, подвешенных над большими жаровнями. Толстые краснощекие кухарки, окруженные плетеными корзинами, щипали птицу и чистили овощи, затем корзины ставили на большие весы, установленные в центре залы, и подмастерье, предварительно сделав запись в толстой тетради, отправлял их в кладовую. Старший повар, мэтр Жубер, надзирал за процессом готовки с поварешкой в руке: если кто-то, по его мнению, выполнял работу не слишком добросовестно, поварешка с размаху опускалась на голову несчастного. Анжелика не слишком пеняла на него за эти строгие меры — ее стол по праву считался одним из лучших в Париже. Жестом Анжелика дала понять, чтобы на нее не обращали внимания. Мэтр Жубер, привыкший к причудам хозяйки, тактично кивнул и отошел. Маркиза скользнула взглядом по длинной, вытянутой зале и, наконец, заметила в углу скрюченную фигурку старухи. Остановившись поодаль, она с интересом рассматривала женщину, – единственную женщину, кроме нее, – которую любил Филипп. Худая, сгорбленная, с костлявыми руками, на которых змеились синие толстые вены, она напоминала чахлую облезлую кошку. Беззубым ртом она сосала кусок окорока, а в руке у нее была большая кружка, к которой она то и дело с удовольствием прикладывалась, сладко причмокивая. Пожалуй, Ла Виолетт был прав -- по части винопития старуха была далеко не новичком. Никто из обслуги не обращал на нее ни малейшего внимания — видимо, ее присутствие стало чем-то вполне обычным. – Вы Алтея? — тихо спросила Анжелика, подойдя к ней вплотную. Женщина вздрогнула, услышав свое имя, и подняла изрезанное морщинами и рытвинами от оспы лицо. –Да, это я,— ответила она скрипучим старческим голосом. – Я маркиза дю Плесси. Старая крестьянка моргнула по-совиному выпученными глазами: один был затянут слепым бельмом, но второй смотрел остро, с любопытством. – Знаю, — коротко ответила она. «В самом деле, ведь эта женщина была на нашей с Филиппом мрачной свадьбе», – запоздало вспомнила Анжелика. Она машинально отметила поведение старухи: в нем не было угодливого низкопоклонства, присущего слугам, много лет прослужившим в господском доме. – Алтея, мне сказали, что вы знакомы с колдуньей, живущей в пещере. Расскажите мне о ней. На сморщенном лице старухи обозначилось недоверие, она вся сжалась, прижимая к груди недопитое вино. – Все врут, — пробормотала она. – Успокойтесь, — мягко сказала Анжелика. — Я напугала вас своей прямотой, но клянусь, я не хотела. Я ни в чем вас не обвиняю, просто расскажите мне, что вам известно о Мелюзине. —Я лишь брала у нее снадобье из гадючьего яда для своих старых коленей, – забубнила старуха. — Поговаривают, что теперешняя Мелюзина самая сведущая и опасная из тех, что жили в этих местах. Она лечит лихорадку змеиным отваром, подагру золой мокриц, глухоту муравьиным маслом. Говорят, ведьма может избавить от рака: она точно находит место, где он сидит и заклинаниями выманивает наружу, потом заключает его в скорлупку от ореха, которую нужно зарыть под папоротником в полночь. А еще… —голос старухи зазвучал зловеще, —к ней наведываются согрешившие девицы и те, кто устал ждать смерти старого родственника с большим наследством. По слухам, к ней обращался герцог Ла Мориньер, чтобы извести своего дядю -католика. Хе-хе-хе… – Так значит, она занимается темными делами, — тихо сказала Анжелика, слушая дребезжащий старческий смех. – Она помогает не всем. Сначала она просит вещь человека, а потом уж решает, можно ли его вылечить или дать отвар, от которого он уснет вечным сном. Поблагодарив женщину, Анжелика пошла к себе, не зная, можно верить россказням выжившей из ума пьяной старухи или нет. Но решения повидать колдунью она не изменила: как и в детстве, жуткие истории только сильнее подогревали в ней любопытство. «Сейчас!» – молниеносно пронеслось в голове. Анжелика нетерпеливо дернула шнурок звонка. Когда вошел Флипо, она быстро сказала: – Сначала распорядись, чтобы для меня седлали лошадь, потом иди на кухню и захвати с собой корзинку: туда пусть положат черной кровяной колбасы, топлёного сала, окорок и мешочки с сахаром и солью. Отослав Флипо, она быстро переоделась в платье для верховой езды и накинула на плечи плащ, подбитый мехом. Анжелика подвязала к поясу кошелек, полный золотых монет и кисет с нюхательным табаком. Затем поспешила во двор, то и дело оглядываясь. * * * Держась за камень, она откинула полог из плюща, прикрывающего вход в пещеру. Тем временем в глубине раздался шорох, зашаркали шаги, из-за полога высунулась иссохшая рука, и в сумеречном свете замаячило лицо глубокой старухи. Она походила на заскорузлый ствол мушмулы с потрескавшейся бурой корой, но вокруг головы клубилась пышная белоснежная копна волос с торчащими во все стороны пучками мертвых прядей. Часто моргающие глаза уставились на Анжелику, и та спросила на местном наречии: — Ты колдунья Мелюзина? — Я. Что тебе, птаха, нужно? — Вот, я тебе принесла кое-что. — Пришелица протянула старухе корзинку с дарами. Старуха внимательно изучила все содержимое и, показав горбатую, спину, удалилась вглубь пещеры. Анжелика молча последовала за ней. Она присела на плоский камень и стала ждать. Так она поступала и раньше, когда ей нужен был совет колдуньи Мелюзины. Тогда этим именем называла себя другая женщина. Она была еще древнее этой и выглядела еще более обугленной. Ее повесили на дубовом суку крестьяне, обвинив в том, что в колдовских целях она убивала детей. — Чего же ты хочешь, дочь моя? — наконец произнесла колдунья строгим надтреснутым голосом. — Узнать свою судьбу? Приворожить любимого? – Я уже приходила сюда, спасаясь от грозы, и теперь снова пришла, чтобы поблагодарить тебя. -- Я знаю. Он нашел тебя здесь, Fariboul Loupas, —ведьма опустила тяжелые набрякшие веки, и Анжелика увидела, как в щелочках засветились желтоватые белки. Спустя мгновение колдунья открыла глаза и снова уставилась на молодую женщину своими ежевично-черными глазами, казавшимися яркими и неожиданно молодыми на безобразном старческом лице. – Дай руку, и я предскажу твою дорогу. — Что ты знаешь о моей дороге? — прошептала Анжелика. – Я вижу свет, потом раскаленное солнце и бурю. Огонь молчит, но угли уже тлеют. Анжелика хотела спросить о проклятии, про которое ей говорил мэтр Людовик, но сдержалась и молча поднялась. – Хочешь, я расскажу тебе еще? – старуха словно угадала ее мысли. Она зашаркала в другой конец пещеры, склонилась над большим деревянным ларем и достала оттуда платье, которое Анжелика оставила у нее во время грозы. Глядя, как сухая костлявая рука щупает бархатную ткань, молодая женщина не выдержала: – Не нужно, — покачала головой Анжелика, – я сделала то, зачем пришла. Она забрала у колдуньи платье, свернула его и спрятала под плащ. Когда она уже была у выхода, сзади снова раздался скрипучий голос старухи: – Ты родилась для любви. Пламя выжжет твой путь, но тебе суждено укротить огонь.
Отправлено: 31.10.15 17:50. Заголовок: Погруженная в свои м..
Погруженная в свои мысли Анжелика отпустила поводья, пустив лошадь шагом. Огонь выжжет твой путь, сказала Мелюзина. Что она имела в виду? Огонь костра, отобравший у нее ее любовь, спаливший ее жизнь дотла? Огонь на грязных улицах Парижа, на которых сгинули Николя и Клод? Огонь войны, едва не отобравший у нее Филиппа? К чему ведет путь, если на нем ей суждены одни потери? Против воли она представила себе, что возвращается в замок, где нет никого, кроме слуг, где не слышен голос господина, вдохнувшего жизнь в старые стены фамильного жилища, и ничьи руки не согревают ее по ночам – маркиза закусила губу, отгоняя жуткое видение. К черту старую колдунью с ее предсказаниями – ведь ей есть к кому возвращаться; Анжелика сжала коленями бока лошади, побуждая ее перейти в галоп. Во дворе Анжелика столкнулась с Филиппом. Взгляд, которым муж окинул ее, не предвещал ничего хорошего. Пытаясь скрыть свою досаду, она улыбнулась и проговорила. – Так адъютант уже уехал? – Уехал. Где вы были, сударыня? – Вы были заняты, я решила прокатиться по парку… – Ложь, – проговорил Филипп, холодно глядя ей в глаза – В парке вас не было. Почему вы ослушались меня и уехали без сопровождения? Анжелика легко соскочила с лошади и бросила поводья подоспевшему слуге. Она подошла к мужу и хотела было рукой обвить его локоть, но он удержал ее, стиснув запястье с такой силой, что она едва не вскрикнула от боли. Эта неожиданная жестокость вызвала в ней ярость, и она попыталась вырвать руку. – Я не обязана давать вам отчеты о своих делах. Пустите меня! – Ошибаетесь, сударыня. Вы моя жена, и вы в моей власти. Она устремила на него гневный взгляд, не в силах поверить своим ушам: может, время повернуло вспять, пока она была у колдуньи?! – Хорошо, Филипп, хорошо. Не будем начинать все сначала. Вы делаете мне больно, – процедила она сквозь зубы. – Ваше безрассудство не раз ставило меня в ужасное положение. Но на этот раз я приму меры, не сомневайтесь. Он резко выпустил ее руку, и молодая женщина потерла запястье, глядя на мужа широко раскрытыми от возмущения глазами. Он коротко поклонился ей, давая понять, что разговор окончен, и широким шагом направился прочь. Поднявшись к себе, Анжелика обессилено опустилась в кресло. Она все еще находилась под впечатлением от разговора с Мелюзиной, а неожиданная ссора с мужем вывела ее из равновесия. Что еще за меры он собирается принимать? В ней снова поднялись все те чувства, которые ей пришлось испытать сразу после замужества — недоверие и страх. Она твердила себе, что Филипп не будет вновь играть по старым правилам, но, вспоминая выражение его лица во дворе, невольно чувствовала тревогу. Взяв себя в руки, Анжелика позвала Жавотту и велела ей найти Флипо. Когда юноша пришел, она сказала: – Будь осторожней, и старайся нынче не показываться на глаза месье маркизу. – Я знаю, – хмыкнул Флипо, – он сегодня чего-то зол как черт. Даже Ла Виолетт притих, а обычно он такой наглый и напыщенный, что хочется дать ему хорошего пинка. – Флипо, тебе давно пора научиться хорошим манерам, – устало заметила Анжелика. – Ты не в Ньельской башне, так что бросай эти ужимки и словечки. И еще: ты должен хорошо держаться в седле, чтобы не отставать от меня. Ты понял? – Понял, маркиза, – уныло отозвался Флипо. – Госпожа маркиза! Ладно, теперь ступай… Паренек поплелся к двери, что-то недовольно бурча себе под нос. Рожденный на Парижском дне, воспитанный на городских улицах, он с недоверием относился к лошадям и старался держаться от них подальше.
До вечера Анжелика сама избегала мужа, да и он не искал встречи. Они увиделись только за ужином, но за столом у них не было заведено вести долгие беседы, так что они едва перекинулись парой любезных фраз. Отослав служанок, помогавших ей переодеться ко сну, Анжелика присела на банкетку, рассеянно натирая руки кремом. Придет Филипп или нет? Во время ужина ей было трудно уловить его настроение, хотя держался он почти как обычно — отстраненно, но в тоже время с некоторой холодностью, или это ей показалось? А если, решив, что она теперь находится в его власти, он захочет вернуться к «дрессуре»? Могут ли меняться люди, за много лет сросшиеся со своими привычками? Может ли измениться она сама, столько лет не зависящая ни от кого? ... Из размышлений ее вывел звук открывшейся двери. Обернувшись, Анжелика увидела вошедшего Филиппа. Молодая женщина попыталась скрыть торжествующую улыбку: по опыту зная, что от мужа можно ожидать чего угодно, она удержалась от проявления радости. – А, это вы, Филипп! – Вы не ждали меня? – Нет, но… – она перевела взгляд на свои руки, искоса глядя на мужа. – Я полагала, что вы обижены на меня и захотите провести эту ночь в одиночестве. – Обижен? – Филипп приподнял бровь. – Напрасно вы так думаете, сударыня. Сегодня вам удалось вызвать мое недовольство. В моем обществе оставьте свои женские плутни. – Плутни? Не понимаю, о чем вы, сударь. – Прекрасно понимаете. Усилием воли Анжелика смирила разгоравшийся гнев. Сейчас им должно быть проще договориться, чем во времена их взаимной неприязни, и ей вовсе не хотелось вновь мериться силами лоб в лоб, собирая воедино все свое вооружение. Нет, только не сейчас, когда она уже знает, что такое его любовь, испытала, какой может быть его нежность… – Не будем же ссориться, Филипп, я сожалею, что заставила вас волноваться, но и вы снова вели себя резко, – она отвернулась к трюмо, чтобы закрыть флакон с кремом. Он молча смотрел на нее и Анжелике показалось, что сейчас он развернётся и уйдет, а ей совсем не хотелось остаться одной. Ей хотелось вновь вовлечь его в любовную игру, наблюдать, как под натиском чувств отступают гордость и недоверие, открывая путь всепоглощающей страсти, а засыпая, ощущать рядом тепло его тела. К тому же, что может связать супругов после размолвки сильней и крепче, чем разделенное наслаждение? Она подошла к мужу и со вздохом прильнула к его груди, закрыв глаза. – Обнимите же меня, – прошептала она. Филипп не ответил на объятие, но и не оттолкнул ее; ей показалось, что она ощутила его дыхание на своем темени. – Вы вечно ведете себя, как вам вздумается, но я не один из ваших пылких обожателей, я ваш супруг. Если вы сами не вспомните об этом, мне придется напомнить вам. – Тогда и вы должны оказывать мне уважение, ведь это в первую очередь характеризует именно вас, – тонко заметила Анжелика, отступая на шаг и глядя мужу прямо в глаза. Филипп тихо выругался, впрочем, в его взгляде уже не было холодности и раздражения. – Давайте сойдемся на взаимном уважении и закончим, наконец, этот разговор, господин мой муж, – мягко добавила Анжелика, чувствуя близость победы. Она обвила рукой его шею, нежно проводя пальцами по гладкой коже. Ощутив на своей талии его требовательные руки, она подняла голову чтобы встретить его губы. Размолвка осталась позади; Анжелика потянула мужа в альков, увлекая к высокому ложу. Откинув кружевное покрывало, она скинула пеньюар и скользнула в постель.
*** После, лежа в объятиях спящего Филиппа, она испытывала не только телесную радость и утомление от ласк, но и удовлетворение собственной ловкостью. Бдительность мужа с его стремлением контролировать супругу была так некстати… Анжелика все никак не могла выкинуть из головы разговор с Алтеей – если старой Мелюзине подвластны даже неизлечимые болезни, то, быть может, в ее силах помочь и старому барону де Сансе? Решено: через несколько дней, когда рвение Филиппа спадет, она вновь наведается к колдунье. Филипп, словно услышав ее мысли, пошевелился во сне, накрыв ее рукой; Анжелика повернула голову и нежно коснулась его плеча губами. Кажется, она начала постигать науку супружества с таким человеком, как маркиз дю Плесси…
Отправлено: 03.11.15 00:01. Заголовок: Так. Что помню. оче..
Так. Что помню. очень понравилось. Характер Филиппа выдержан в рамках Голон. Кое-где добавлено приятной и всеми нами ожидаемой мягости. Он не режет глаз. Очень понравилось много маленьких историй. Думаю, будут еще. Надеюсь, будут еще. Режет глаз множество профессиональных названий архитектуры. Если есть возможность, замените, пожалуйста, несколько слов в описании замка Плесси. А то я прочла абзац,
цитата:
аспидные крыши с люкарнами
читала дальше, и не воспринимала текста, потому что в голове крутилось "люкарны, люкарны, надо спросить у яндекса". Половину текста на выходе не восприняла совсем. :( Видно, что вы владеете материалом и это приятно, даже немножко завидно, потому что я кучу знаний растеряла, живя в декрете. Но материалом могут не владеть простые смертные. Сделайте нам приятное, облегчите нам чтение, пожалуйста
И мне не понравилась Анж в начале любовной сцены. Я не поняла ее слезы на пустом казалось бы месте. Суть в том, что вот она тетка, которая прошла огонь, воду и медные трубы. Она такое пережила, что закачаешься. И начинает плакать перед секасом с мужем как-то не вяжется. Я допускаю, что она долго ждала его, допускаю, что напряжение предыдущих месяцев было большое, но плакать перед мужем по такому поводу как "я так счастлива, что я всплакну" мне кажется не в ее характере и не в ее стиле.
Что-то еще резануло, но вот прям щас не вспомню. А вообще вы большая молодец! Пожалуйста, не обижайтесь, если чо. Мне понравилось. Просто были моменты, которые выбили меня из общего стиля написания. И пишите еще
Осспаде, вспомнила, что резануло еще! Папенька, вам надо срочно к столичным врачам! Практически "В МАскву вам надо! Там новомодный медицинский центЕр открылся, он лапки зайцам пришивает". Мольер почти во всех своих комедиях высмеивал их бесполезность как врачей и полезность, как живодеров. Как тетенька эрудированная, Анж должна знать, что врачи папу скорей в могилу отправят, чем вылечат от старости. Вот что я подумала
Режет глаз множество профессиональных названий архитектуры.
Поняла)) Будем по возможности. Так же будем делать примечания в сносках) Ariadna пишет:
цитата:
И мне не понравилась Анж в начале любовной сцены.
Эта глава вообще вызвала больше всего нареканий)) Нам захотелось сделать именно Анж трепетной ланью, а Фила охотником) Ariadna пишет:
цитата:
Папенька, вам надо срочно к столичным врачам! Практически "В МАскву вам надо! Там новомодный медицинский центЕр открылся, он лапки зайцам пришивает". Мольер почти во всех своих комедиях высмеивал их бесполезность как врачей и полезность, как живодеров. Как тетенька эрудированная, Анж должна знать, что врачи папу скорей в могилу отправят, чем вылечат от старости.
Все равно шансов кого- нибудь найти больше+ под присмотром.
Отправлено: 03.11.15 20:01. Заголовок: Xena пишет: Нам зах..
Xena пишет:
цитата:
Нам захотелось сделать именно Анж трепетной ланью
Это не про нее. Вспомните. Она даже перед Жо все ему прощала, но не трепетала до такой степени. Фил получился отлично, говорю, схвачен очень удачно. Иногда пытается вырваться за рамки, но вы его держите, а вот Анж стала слишком не Анж.. какая-то юная дева. То есть, я как это все себе представляю. Если нужны слезы, то пусть уж катятся молча, из счастливых глаз и потом! после таво-этава!. Не, прелюдия получилась хорошая. Даже так сказать романтический ужин вполне в стиль впихивается. А вот ее слезы мне показались не Анжеликовские. Подумайте, эта лань к тому моменту замочила Великого Креза и спала с Дегре Xena пишет:
цитата:
Все равно шансов кого- нибудь найти больше+ под присмотром.
Шансов найти шарлатанов, с которыми Анж знакома с Двора чудес еще больше. Что там у нас было? Великий Матье был. Может его Матье показать? или тогда уж сразу сдать папашу Мелюзине. Но по идее он все равно в скором времени умирает. Поэтому в анамнезе они все разведут в сторону руки и скажут, что случай безнадежный Xena пишет:
цитата:
Поняла)) Будем по возможности. Так же будем делать примечания в сносках)
Это не про нее. Вспомните. Она даже перед Жо все ему прощала, но не трепетала до такой степени. Фил получился отлично, говорю, схвачен очень удачно.
Ага, как я поняла, эта сцена всех несколько коробит. Учтем)) Ariadna пишет:
цитата:
Шансов найти шарлатанов, с которыми Анж знакома с Двора чудес еще больше. Что там у нас было? Великий Матье был. Может его Матье показать?
Матье, а Савари у нас медик? Ariadna пишет:
цитата:
сноски это тема!
Будут, и к старым главам, только вот руки дойдут. Дамы, мы ваше мнение очень ценим. Трогать пока текст не будем, только уж если сильный перекос пойдет и упремся в тупик. А когда напишем, будет видна общая картина, тогда можно будет текст довести до ума вторично. Выкладываем на общее обозрение , чтобы как раз узнать мнение и настроение читателей. Ariadna,Psihey ждем ваших комментариев и дальше))
Анжелика натянула перчатки, накинула капюшон и, быстрым взглядом окинув себя в зеркале, направилась к двери. Она уже потянулась к ручке, как дверь распахнулась, и на пороге возник запыхавшийся Флипо. – Маркиза, вы никуда не едете. Амба! – Что случилось? Ты отдал распоряжение седлать нам лошадей? – Я хотел, но мне сказали, что вы не можете брать лошадей без разрешения. Ваш муж так велел. – Что… как это? Мой муж… — пробормотала Анжелика, не веря своим ушам. – Ты сказал, что мы едем вдвоем? – Нельзя, так мне сказал старший конюшенный, – пожал плечами паренек. Анжелика не нашлась что ответить. Жестом она показала, что слуга может идти, и, едва за ним затворилась дверь, тяжело опустилась в кресло, чувствуя, как горят щеки. Какой все-таки негодяй Филипп! Так опозорить жену в глазах слуг! Скоро эта сплетня расползется по всей округе. Вот как рождаются легенды вроде той, что рассказывала ей когда-то Атенаис. Анжелика решительно поднялась — уступать она не собирается. В конце концов, загнав ее в угол, Филипп не оставил ей выбора, кроме как защищаться. Когда она добралась до псарни, то заметила вокруг ограды внушительную толпу людей. Ла Виолетт, как всегда находившийся при хозяине, объяснил ей, что все они ждут, когда начнется церемония «собачьего супа». – Господин дю Плесси милостиво разрешил смотреть всем желающим. Вам что-то нужно, госпожа? – Когда церемония закончится, передай своему господину, что я его жду. Ла Виолетт, быстро поклонившись, скрылся за решетчатой дверью. Муж находился во внутреннем дворике псарни, служившим для выгула. Настало время кормления. Посреди двора было сложено угощение – освежеванные куски дичи вперемешку с потрохами. Внутри крытого загона слышался лай и возня — собаки, отчаянно воя, в нетерпении скребли лапами в двери. Филипп стоял рядом с кровавой массой, от которой шел еле заметный пар, вооруженный только хлыстом. Он поднял руку, и трое псарей одновременно отодвинули задвижки, выпуская свору наружу. Казалось, собаки вот-вот набросятся на еду, сметая все на своем пути, но приблизившись, они резко замерли по щелчку кнута. Скалясь и рыча, они рвались к вожделенному лакомству, не смея преодолеть невидимую преграду – железную волю хозяина — строптивые, ярые, но уже покорные ему. Мгновение, и Филипп отдал команду. Злобная свора, утробно воя, набросилась на угощение. Филипп, как обычно, отстранённо наблюдал за их грызней, сохраняя полную бесстрастность, лишь иногда вмешиваясь, когда спор за сладкий кусок грозил перерасти в свалку. Анжелика наблюдала это зрелище через прутья решетки, разрываясь от противоречивых чувств так же, как когда увидела это впервые: каким прекрасным он казался ей – светлый ангел, среди этого животного безумия, оскаленных пастей, перепачканных кровью острых зубов, впивавшихся в свежую плоть. Терпкий запах псины, смешанный со сладковато-тошнотворным запахом потрохов вызывал у нее отвращение. И вместе с тем, глядя на мужа, молодая женщина испытывала какое- то постыдное вожделение, от которого она дрожала будто в ознобе. Но сейчас это еще больше усилило ее гнев. Спустя какое-то время, Филипп вышел к ней. Несмотря на прохладную, хоть и солнечную погоду, он был без теплого плаща, держа шляпу под мышкой. Парик был слегка сбит на бок, а руке, затянутой в перчатку, муж сжимал хлыст. – Вы, мадам? Решили взглянуть, как идет выучка? – В этом нет необходимости, Филипп, – с раздражением проговорила Анжелика. – Вы и так, кажется, путаете наш дом с псарней. – Ого, да вы в дурном настроении! Или же выпили лишнего за обедом? – с легкой иронией поинтересовался маркиз. – Филипп, знайте, что ваши выходки против жены ставят вас, – вас, а не меня! – в глупое положение! Отобрать у меня лошадей... мне кажется, или мы в самом деле возвращаемся к тому, с чего начали? – Вы заблуждаетесь, сударыня, — ледяным тоном ответил Филипп на эту пламенную речь. — Как и всем женщинам, вам нужно устроить истерику, прежде чем разобраться в ситуации. Я запретил вам ездить одной, а так как вы меня ослушались, решил, что отныне вы будете ездить только в сопровождении моих людей. – Филипп, поймите же, я не ваша пленница и не ваша рабыня! – Я этого не отрицаю. А теперь идите, остальное мы обсудим позже, —процедил Филипп. Анжелика заметила, что слуги и посетители, сохранявшие почтительное расстояние, жадно прислушиваются к ссоре. Она нашла в себе силы почтительно улыбнуться и слегка кивнуть головой. Затем она развернулась и, пытаясь справиться с клокочущим внутри гневом, удалилась, гордо вздернув подбородок. Филипп с интересом посмотрел ей вслед. Запретив конюхам выдавать ей лошадей без его ведома, он действовал скорее импульсивно, чем хладнокровно. Но потом, все взвесив, понял, что решение было верным. Выдержит ли она? Как поведет себя, когда поймет, что уже не вольна так же свободно распоряжаться своей жизнью как раньше? Что может случиться, если женщине позволить слишком многое, он знал на примере своей матери. Но Алиса дю Плесси была настоящей придворной дамой – умной, расчетливой и жестокой, если того требовала ситуация. Ловко маневрируя между интригами королевского Двора и заговорами принцев, она сама была частью механизма, вращающего жернова высшего света. Анжелика же, при всех ее достоинствах (он это признавал), казалось, не понимала одного, – как связан человек с его положением в обществе. И это поневоле сбивало с толку, заставляя задумываться: глупа ли эта женщина или умна настолько, что неподвластна пониманию? «Король – это всего лишь мальчишка, которого надо ставить на место…» -- тогда он принял эти слова за обычное тщеславие красивой женщины, решившей, что ей позволено все. Но теперь и он видел перед собой не только короля, своего сюзерена, принявшего в Реймсском соборе полноту власти «Милостью Божьей», но и мужчину, склонившего голову к его женщине, заставляя ее краснеть от волнующих признаний, нашептанных на ухо, нежным нетерпеливым жестом поглаживающего ее ладонь. И тогда жгучие стрелы ревности вонзались в его сердце, отравляя смертоносным ядом кровь, но откуда-то из глубины сознания на него снова строго смотрели карие глаза короля-повелителя, которому он обязан хранить верность, как Иов хранил верность Богу… Филипп стиснул в руке хлыст. Чувства, мысли и эмоции сплелись в груди в болезненно-тугой клубок. Он был сам удивлен, как просто стало вывести его из равновесия. Неужели и он скоро станет одним из тех презренных глупцов, трепещущих под благосклонным взглядом хорошенькой женщины? Никогда! – Ла Виолетт, Жано, Лоран! Филипп коротко отдал приказания подоспевшим слугам. Ла Виолетт накинул ему на плечи плащ. Маркиз решил вернуться в замок. Животные чувствуют перемену в настроении гораздо острее людей, поэтому работа с ними всегда требует предельной концентрации. «Черт бы побрал этих баб, они так и норовят сделать из мужчины тряпку!»
* * *
Удивительно, но Анжелика быстро сумела забыться. Когда она, вся пылающая от гнева, вернулась, лакей сообщил ей, что приезжал курьер с письмом от мадам де Севинье. Сидя за столиком в малой гостиной, которую называли «салоном Дианы» или «Охотничьей гостиной», Анжелика сломала печать и развернула листок, исписанный ровным изящным почерком. Со свойственной ей тонкой иронией, мадам де Севинье рассказывала о том, что происходит в Париже и при Дворе, вплетая в свое повествование милые остроумные «пустячки», благодаря которым простое письмо становится шедевром эпистолярного искусства. Внезапно двери распахнулись, и Анжелика вздрогнула от неожиданности, увидев мужа. Он стоял, вперив в нее ледяной взгляд, а хлыст и запачканные грязью сапоги говорили о том, что по возвращению он сразу же направился сюда. – Филипп? Я думала, мы уже все сказали друг другу, – начала она, с демонстративным безразличием складывая письмо, затем взяла колоду карт и сделала вид, что собирается раскладывать пасьянс. – Нет, не все, сударыня! — с нажимом ответил он, шагая к ней, отчего на светлом ковре остались грязные следы. – Вот как, вам мало сделать из меня пленницу в своем собственном доме? Что же еще? – Как вы посмели выговаривать мне прилюдно? – С каких пор вас интересует, что подумают люди? — пожала плечами Анжелика. – В этом замке все подчиняются мне, в том числе и мои домочадцы, – тихо возразил Филипп, и в его тоне ей послышалась угроза. – Однажды вы сравнили себя с волком, тогда я не захотела в это верить, но сейчас эта мысль приходит мне все чаще, – Анжелика невольно перевела взгляд на тыльную сторону ладони, где еще был заметин маленький белый шрамик. – Хорошо, что вы вспомнили. — Филипп сжал зубы так, что на скулах проступили желваки. — Потому что это так и есть. Вы в логове волка, сударыня. – А если я не хочу жить с волком? – Поздно. Вы сами сделали этот выбор, когда еще могли избавиться от моей власти. – Каким образом? – Согласившись стать любовницей короля! Несмотря на то, что Филипп не повышал голоса, слово «король» будто гром прозвучало в комнате, заставив их обоих вздрогнуть. Анжелика вскочила, и карты полетели на пол. Шестерки, валеты, дамы и короли разных мастей окружили ее, образуя причудливый рисунок, – гадание на чью-то непрожитую жизнь... Но кого волнуют карты, когда судьба сосредоточилась лишь в их скрещенных взглядах? Взволнованные, сбросив маски, они стояли друг напротив друга, словно пытаясь разгадать загадку, мучительную для обоих. Анжелика первой отвела глаза: – Будь я послушной женой, я бы так и сделала, Филипп, — в ее словах звучала горечь. – И если бы меньше любила вас…– добавила она почти шепотом. Филипп отбросил хлыст и рывком преодолел расстояние, разделявшее их. Он схватил ее за запястья, приблизив к себе, так что локоны белокурого парика касались ее лица. – Только не лгите, что никогда не думали об этом... — прошипел Филипп сквозь стиснутые зубы. – Никогда! – воскликнула Анжелика, но вдруг ее кольнуло непрошеное воспоминание – поцелуй в полутемной гостиничной зале, поцелуй, на который она отвечала… Филипп, словно прочитав ее мысли, прижал ее к себе с такой силой, что она едва могла вздохнуть. Он наклонился над ней, будто желая накрыть ее губы жадным поцелуем… Филиппу казалось, что он дошел до предельной точки: когда любовь переходит в обожание, обожание становится болью, а боль превращается в ненависть, поднявшую голову, подобно разбуженному дракону. Опасная женщина — слишком опасная, слишком женщина. Он видел перед собой ее губы — дерзкие, манящие, сладкие... Король видел их так же близко, как он сейчас, король касался их, целовал их. И вопреки логике, эта мысль показалась ему еще более ужасной, чем мысль о ее физической измене. Все случилось так неожиданно, что Анжелика даже не сразу поняла, что Филипп больше не держит ее. Она посмотрела на него, и содрогнулась от ужаса: ни одна его угроза не пугала ее так, как этот опустошенный взгляд, полный разочарования. Где тот мужчина, которым он был минуту назад—страстный, ревнивый, даже жестокий? Почему он смотрит на нее так, как будто впервые видит? Все эти беспорядочные мысли пронеслись в ее голове в течение какого-то мгновения. Тем временем лицо Филиппа вновь обрело непроницаемое выражение. – Сударыня, нам лучше не спорить. Я все сказал, — он произнес это тем тоном, каким человек, не желающий сближения, очерчивает невидимую границу между собой и собеседником. Именно так они общались раньше, встретившись случайно в темных коридорах отеля Сент-Антуан. Анжелика сдержанно кивнула. Теперь на нее накатила усталость. Накал страстей спал, и она поняла, что чувствует себя плохо. Симптомы, которые она старалась не замечать с утра, снова дали о себе знать. У нее тянуло низ живота, и головная боль усиливалась. – Филипп, я поужинаю у себя, мне надо еще ответить на письмо маркизы де Севинье. – Как вам будет угодно, — ответил муж, даже не обернувшись.
* * * На следующее утро она чувствовала себя лучше. Позавтракав, она хотела отправить к Молину слугу с запиской — ее давно занимала мысль съездить на рудник Аржантьер. Правда, к этому желанию примешивался подспудный страх встретиться со своим прошлым. «Это место навсегда связано с Жоффреем..» – но голос разума так же напоминал ей, что рудник теперь является ее собственностью и перейдет в наследство Флоримону. Рука уже потянулась к звонку, как вдруг она вспомнила о новых обстоятельствах, в которые ее поставил муж. Ее мысли переключились на вчерашний разговор с Филиппом – вопреки здравому смыслу, ее больше волновал не его запрет, а финал их ссоры. Неужели его до сих пор терзала ее неслучившаяся измена? Анжелика рассеянно крутила на пальце кольцо: почему он до сих пор не верит ей? Из задумчивости маркизу вывела хлюпающая носом служанка: – Что произошло, милая моя Жавотта, я же вижу, у тебя заплаканные глаза? – Беда, мадам. Барба заболела…Я к ней зашла, а она лежит вся в лихорадке и стонет, будто умирающая. Я хотела сразу рассказать, да не решалась вас отвлекать. – Надо взглянуть, – решительно сказала Анжелика. – Подай-ка мою шаль. Этого еще не хватало! Только вчера, когда Анжелика заходила проведать сына, Барба была жива–здорова. По дороге в крыло, где жили слуги, ей мерещились всякие ужасы: кажется, в Бордо была эпидемия оспы, а повозки регулярно привозили оттуда вина и сыры к их столу. Но, оказавшись в комнате служанки, маркиза почувствовала невероятное облегчение: даже беглого осмотра было достаточно, чтобы понять – страдания Барбы сильно преувеличены. – У тебя всего лишь простуда, дорогая моя, надо поменьше обретаться на кухне: там сквозняки. Я прикажу заварить тебе отвар из трав, и меньше чем через пару дней все пройдет как прошлогодний снег. Но Барба была настроена далеко не так радужно, как ее госпожа. – Да я не за себя, мадам, за малютку переживаю. Вдруг это заразно? Ох, как представлю, что эти дурынды пустоголовые с ним целый день, так сердце кровью обливается. Они и покормить забудут. Как бы не извели вовсе… – Извели?! Ты говоришь о моем мальчике? Но Шарль-Анри наследник рода дю Плесси, к тому же у его нянек безупречные рекомендации, и вид у них очень респектабельный. Опять ты все придумываешь! – Конечно, респектабельный, ежели по несколько минут в день на них смотреть, — пробурчала Барба. На ее румяном от лихорадки лице появилось несчастное и решительное одновременно выражение. – Ты мне дерзишь? – Анжелика задохнулась от возмущения. – Я смотрю, твое положение тебе смелости придало! – А если и так? Нет, мадам, я вас знаю давно с тех времен, когда вы сами жили в нужде, и вы меня уж выслушайте. А скажу я вам вот что: изменились вы сильно, как стали маркизой и ко двору были представлены. Младшему сыну вы радуетесь, как красивой кукле: наряжаете, играете, а потом ушли и думать забыли. Оно, конечно, для вашего теперешнего положения это нормально, негоже знатной даме о детях думать. Только раньше у вас под саржевым корсажем сердце было материнское, а теперь вы его на титулы и привилегии разменяли! – Барба! – резко прервала ее маркиза, чье лицо теперь пылало не хуже лица служанки. – Довольно с меня твоих дерзостей! Если бы не болела, я бы тебе показала! Ты же знаешь, сколько мне пришлось выстрадать и все ради моих сыновей! Несмотря на владевший ею гнев, она понизила голос: – Если бы я так и осталась служанкой, что было бы с ними? Или ты забыла судьбу Лино? – Нет, мадам, – теперь на глаза Барбы навернулись слезы. – Тогда попридержи язык впредь, и запомни, что и ты мне всем обязана. – Да простит меня госпожа маркиза… – служанка разрыдалась, вытирая слезы краем одеяла. – Я… только не подумайте, что я забыла, сколько вы для меня сделали… Ох, не знаю… жар, видимо... Бес попутал, вот и наговорила вам! – Барба, я охотно тебя прощаю. Только подумай, через сколько нам пришлось вместе пройти… И ты знаешь, что во мне ничего не поменялось, просто тебе трудно понять ту жизнь, которую мне приходится вести. А теперь поспи, я велю принести тебе отвар, чтобы ты поскорее поправлялась на радость своему воспитаннику. Анжелика вышла из комнаты Барбы в некотором смятении, которое царило в душе. Упреки этой женщины, столько лет преданной ей, уязвили ее до самого сердца. Какое-то неясное беспокойство поселилось в душе. Конечно, бедная Барба не знала, о чем говорит. Нельзя поменять сердце на титулы и привилегии, при дворе сердце просто никому не нужно, а нужны ум, красота, честолюбие, умение подчинить более слабых и ловко угодить сильным, использовать любую возможность для возвышения, не брезгуя идти по головам, вести тонкую интригу, скользить по лезвию и танцевать на кончике иглы. При дворе игра ведется нескончаемо и каждый стремится разыграть свои козыри. Постоянная эта игра вырабатывает новые ценности, открывая новые светила, новых богов, требующих поклоняться им на свой лад. Сейчас эта мысль сопровождалась кислым, вяжущим привкусом, словно оставшимся после вина из местного винограда. Однако, слова служанки посеяли сомнение в ее душе, и Анжелика направилась в детскую, чтобы взглянуть на сына. Она распахнула дверь и с глубоким изумлением увидела ту самую няньку с безупречными рекомендациями вместе с одним из лакеев, примеряющими на себя роли нимфы и сатира с гравюры Арентино. Глаза няньки округлились, будто она увидела ангела, сошедшего с небес, чтобы покарать ее за грехопадение. – Ма-аадам…госпожа маркиза, – девушка лихорадочно принялась поправлять одежду, а ее любовник, опустив глаза, прижался к стене. – Да простит меня госпожа… я не ожидала… это мой жених! – и она толкнула парня вперед, пытаясь спрятаться за его широкой спиной. – Жених?! Да мне плевать, кто он! Комната моего сына не подходящее место для интимных встреч! Надеюсь, ты понимаешь, Нанет, что в твоих услугах я больше не нуждаюсь, – Анжелика едва сдерживалась, чтобы не надавать обоим тумаков, и ее останавливало только то, что это была комната ее сына. – Где господин Шарль-Анри? – Он всегда отдыхает в это время. Я его уложила, мадам, – пролепетала девушка. Анжелика прошла в соседнюю комнату: в комнате царила полутьма, портьеры были задернуты, а в алькове, где стояла детская кроватка, горел ночник. Она остановилась подле, любуясь своим сыном: в золотистом свете, падающим ему на лицо, мальчик был похож на маленького Иисуса, спящего в яслях. Светлые волосы покрывали лобик, а длинные ресницы отбрасывали лиловые тени на круглые щечки. Она смотрела на него, не отрывая взгляда, чувствуя, как в груди становится тесно от переполнявшей ее нежности. Как же заблуждается Барба! Ребенок тихонько вздохнул во сне. Анжелика наклонилась над ним, чтобы поцеловать и тут же отпрянула. Она обратила на стоящую в проеме няньку потемневший от гнева взгляд, и та будто вросла в пол. – Почему от ребенка пахнет вином? Отвечай! Ты давала ему вино, чтобы он спал и не мешал тебе предаваться разврату?! Где остальные? Живо найди вторую няньку и кормилицу. Лакей, скрючившийся у стены, опрометью бросился вон со словами «сию минуту, госпожа маркиза». Когда в комнату ввалилась запыхавшаяся нянька и заспанная кормилица, Анжелика отвесила им обеим звонкие пощечины. – А ты, Нанет, убирайся из моего дома немедленно и молись о том, чтобы месье маркиз не узнал, иначе он сживет тебя со свету! Расстроенная и подавленная, Анжелика заперлась в своих покоях, приказав слугам немедленно доложить ей, когда Филипп вернется с охоты. Конечно, она не собиралась говорить ему о проступке служанки, опасаясь, что он велит выпороть девушку, но ей было как никогда необходимо его присутствие. Сначала она бесцельно бродила по комнате, поочередно хватаясь то за книгу, то за вышивание, потом, вздохнув, села за бюро, чтобы написать аббату де Ледигьеру. В самом деле, нужно уделить больше времени воспитанию мальчиков и тщательней отнестись к выбору прислуги. Горько упрекая себя за допущенный промах с Шарлем-Анри, она задумалась и о Флоримоне: сколько же она не видела старшего сына? Около двух месяцев, с тех пор, как он навестил ее в Париже, но тогда ей было не до этого. Сейчас же она ощутила острую потребность увидеть его. За это время она получила только одно коротенькое письмо от аббата де Ледигьера, а вот господин Флоримон, который и пяти минут не способен усидеть на одном месте, не соизволил написать матери ни строчки. Она подточила перо, откинула крышечку чернильницы и на минуту остановилась, живо представив себе смуглое личико сына в обрамлении черных как смоль кудрей. Решено, аббату де Ледигьеру она поручит привезти Флоримона в Плесси, чтобы оба ее мальчика находились под материнским надзором хотя бы до тех пор, пока ей не придется вернуться ко Двору.
Перед ужином Анжелика велела одеть маленького Шарля-Анри потеплее и вывести его погулять. Короткая пора снежного великолепия уже кончилась, оставив грязь и серость, но малыш был далек от любования природой - его интересовали лишь упавшие на землю веточки, перья птиц и побуревшие листья. Кормилица попробовала было запретить ему возиться на земле, но Анжелика сухо велела ей идти в замок и проследить за приготовлением ужина для молодого сеньора. Она справится с ребенком сама. Оставшись одна, она задумчиво сунула ладони в муфту, прогуливаясь вокруг и следя, как Шарль-Анри возится с такими интересными игрушками — вопреки опасениям кормилицы, он не тянул их в рот и не пачкал одежду, грязными были только перчатки. Но зато какими сияющими были его глаза!... Слова Барбы не шли у нее из головы — и она все невольно сравнивала свои чувства к старшим детям и к младшему сыну. Да, Флоримону доставалось больше любви — но тогда она жила в наполненной безмятежным счастьем Тулузе, а не сражалась за право быть при дворе... Да, она рассказывала сказки Кантору темными вечерами, пока мэтр Буржю закрывал харчевню на ночь, - но медленно подниматься наверх со дна оказалось проще, нежели удержаться на вершине. Сейчас у нее есть семья. И шанс все исправить...
Анжелика подняла голову, услышав стук копыт всадников и громкий заливистый лай собак. Мужчина, в котором она без труда узнала Филиппа отделился от группы всадников и повернул в их сторону. – Как прошел ваш день? – любезно спросил он, приблизившись. – Все ли у вас в порядке, сударыня? – Да, конечно, - осторожно отозвалась Анжелика. Вчерашняя ссора тут же вспомнилась ей со всей отчетливостью, и она никак не могла понять, в каком настроении сейчас Филипп. – Как прошла охота? – Отлично, - Филипп спешился, кинув поводья подоспевшему слуге, и поклонился жене. – Завтра я увижусь с Молином, чтобы отдать ему распоряжение насчет парка. Филипп рассеянно кивнул. Его внимание, казалось, было целиком приковано к играющему ребенку. Анжелика вспомнила, что Барба несколько раз упоминала, что месье маркиз уделяет сыну много внимания; это внезапно взволновало ее. Она украдкой взглянула на стоящего рядом мужчину, вдруг ощутив себя и ребенка под его защитой — непривычное чувство, но она знала, что ради них он встанет на пути любой опасности. Истинно волк, защищающий свое логово... – Вам пора забирать его, уже смеркается, – прервал ее размышления муж. – Я велю подавать ужин. Он вежливо наклонил голову, взял Анжелику за руку, теплую после меховой муфты, но внезапно, словно приняв решение, повернул спиной к пустынному парку и быстро поцеловал в губы, после чего развернулся и направился в замок. Она смотрела ему вслед и чувствовала, как с сердца будто упал камень.
… В первый раз ее толкнуло на это радостное озорство, – искрящееся, как молодое вино, счастье, владевшее ее существом после первой ночи, проведенной в Плесси. Случайно встретившись с Филиппом у детской, она удержала его за руку, прервав его учтивое приветствие, и, приподнявшись на цыпочках, быстро поцеловала в губы. Отстранившись, она не решалась взглянуть ему в глаза, боясь, что муж сочтет такое проявление чувств неуместным. – Вы напрасно дразните меня, моя маленькая кузина, – насмешливо произнес Филипп, затем он сжал ладонями ее талию, так, что она ахнула от неожиданности, приподнял над полом и поцеловал ее в ответ. Это было быстрое касание губ, едва успевших поприветствовать друг друга, но обещающих долгое и обстоятельное продолжение. Дверь детской открылась, и оттуда выглянула Барба, держащая на руках малыша. Филипп тут же выпустил жену, и они непроизвольно отпрянули друг от друга. Они переглянулись, как два сообщника, связанные друг с другом общей тайной, – этим коротким поцелуем в холодном коридоре замка, сорванным украдкой, а не подаренном в законном супружестве. Позже Анжелике казалось, что время повернуло вспять, и в эту простую игру играли не двое взрослых людей, а два подростка, находящих в поцелуях первую интимную прелесть. Поцелуй… Многократно воспетый лирической музой, этот первый дар любви нежному возлюбленному, открывающий ворота в рай, наполняющий душу трепетом ожидания. Поцелуй созвучен юности, как тугой бутон весеннего цветка, как только распустившаяся на дереве почка. Знойный жар зрелости выжигает утреннюю росу, отмечая душу и тело следом увядания, когда любые чувства и ощущения начинают терять новизну, требуя больших жертв на алтарь вожделения. Опыт приходит на смену невинности, несмелым робким ласкам, приоткрывающим завесу нового неизведанного мира, умелые губы становятся сухими и жесткими, а поцелуй лишь жадным преддверием к пьянящему пиру наслаждений. Но губы Филиппа, такие юные и свежие, как лепестки цветка, таили восторженность и опасливую сдержанность первой любви — тлетворная печать разврата не коснулась их. Только поцелуи Жоффрея дарили ей такое же неизъяснимое блаженство. Сливаясь с ним в поцелуе, Анжелика всякий раз ощущала пламенную энергию духа, присущую людям способным вести за собой других. Но его губы — страстные, горячие, соблазняющие, губы опытного мужчины — покоряли, увлекали в омут страсти, но не давали той таинственной первозданной чистоты, подобной звенящей тишине небесной выси. Ласки, связывавшие их с мужем на супружеском ложе, могли быть страстными, почти причиняющими боль, или же нежными, долгими, если она хотела вовлечь его в любовную игру. Иногда Филипп и вовсе не заботился о ней, оставляя на теле след легкой неудовлетворенности ... Неизменным было одно: теперь Анжелика знала, что после пика наслаждения Филипп почти всегда на короткое время замыкался в себе, замолкал и не касался ее тела. Когда эта странная апатия спадала, он всегда целовал ее очень целомудренно, без страсти, томившейся в жарком пламени желания. Но Анжелике всегда казалось, что в этом легком прикосновении губ к ее губам заключалась вся сила его чувств к ней. Вырвавшись из раздумий, она подхватила Шарля-Анри на руки и направилась в замок.
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 105
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Это наш совместный труд с Zirael, мы надеемся что вам понравится)) 
как-то не вяжется. Я допускаю, что она долго ждала его, допускаю, что напряжение предыдущих месяцев было большое, но плакать перед мужем по такому поводу как "я так счастлива, что я всплакну" мне кажется не в ее характере и не в ее стиле. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума