Отправлено: 06.09.11 22:03. Заголовок: Размышления маркиза дю Плесси-Бельер в Бастилии, после дуэли с графом де Лозеном. Ноябрь 1666 год
Глава 1 Воспоминания о происшествии в Фонтенбло Скрытый текст
Уже прошло несколько дней с тех пор, как маркиз дю Плесси-Бельер был арестован за участие в дуэли с Пегиленом де Лозеном, произошедшей в Фонтенбло. Лозен так же находился в одной из соседних камер и, хотя общение им было не запрещено, бывшие дуэлянты не изъявляли особого желания видеть друг друга. Столкнувшись случайно, они не обмолвились даже словом, нарочито учтиво поклонившись друг другу и держась с подчеркнутым безразличием.
Надо сказать, что в первый день маркизу пришлось вытерпеть некоторые неудобства, так как помещение, в котором он должен был содержаться под арестом, было малопригодным для человека, привыкшего к роскоши. Камера была почти без мебели - в ней находились только жесткая кровать, да еще грубо сколоченный дощатый стол и табурет.
Кое-как проведя бессонную ночь на жестком ложе (давала знать о себе рана в плече), Филипп решил не лишать себя привычных удобств, поэтому утром приказал Ла-Виолетту немедленно отправляться в отель дю Плесси и позаботиться о доставке всего необходимого для меблировки помещения, а так же за предметами туалета и одеждой. Таким образом, маркиз расположился в одной из камер легендарной Бастилии почти с королевским размахом. Кроме того, ему разрешили оставить при себе камердинера, чему последний был несказанно рад, так как привык сопровождать хозяина повсюду - как в военных кампаниях, так и при дворе и уже не мыслил своего существования без этой службы.
На содержание маршала Франции казна выделяла ежедневно 36 ливров, за счет которых можно было неплохо питаться – к столу подавали как суп, так и несколько видов мяса, десерты, а так же вино. Короче говоря, Филипп не испытывал особого стеснения ни в питании, ни в обстановке, в которой ему приходилось теперь находиться, тем более, что при желании он мог даже совершить пешую прогулку вокруг крепости. Но маркиз предпочитал просиживать целыми днями в своей камере и предаваться горьким размышлениям о недавно произошедших событиях, которые полностью перевернули всю его жизнь.
В первую же ночь, проведенную в Бастилии, Филипп почти не спал и обдумывал глупое положение, в котором оказался по вине своей безрассудной супруги. Закрывая глаза, он вновь видел на фоне ярко освещенной галереи полутемную оконную нишу, в которой на софе лежали в объятиях друг друга мужчина и женщина… Почему он сразу не ушел, поняв кто это? Почему не мог сдвинуться с места и просто молча смотрел, как его жена ласково прижималась к плечу обнимавшего ее мужчины, а тот, склонившись к ней, с нежностью целовал пряди ее золотистых волос? Что-то сжалось у него в груди – что-то, отчего он застыл на месте словно соляной столб. А именно: с ним она вела себя совершенно иначе во время их супружеских встреч… Хотя это было лишь дважды, но Филиппу показалось, что близость с ним ей не просто неприятна, а скорее даже противна, как, впрочем, и он сам. И он знал, что отчасти виноват в этом – после того, что случилось, во время их брачной ночи, и думать было нечего о нормальных супружеских отношениях. Ничего кроме ненависти она не могла испытывать к нему. Плевать, - думал он. Она сама в этом виновата: не нужно было играть с ним, изображать невинность после того, как настояла на консумации, унизив его еще больше, чем когда заставляла вступить с нею в брак с помощью шантажа.
Филипп перевернулся на другой бок на своем жестком ложе и постарался заснуть.
Но мысли вновь лезли в голову против его воли. Лес, сырой воздух, лай собак, азарт погони, а затем, где-то совсем рядом, женский крик - ЕЕ крик, затем показавшаяся из кустов лошадь жены, вернувшаяся с пустым седлом. Снова крик. Он представил Анжелику лежащей на снегу, с беспорядочно разметавшимися по земле золотистыми волосами, в дорогих одеждах, забрызганных кровью…
В тот момент внутри у маркиза все перевернулось, сердце бешено забилось, кровь отхлынула от лица, и на душе похолодело… Как он испугался, что не успеет вовремя прийти ей на помощь! Резко пришпорив лошадь, подняв при этом кучу снежной пыли, маркиз поскакал в сторону, откуда донесся крик, моля Бога, чтобы не было слишком поздно!
Его лошадь летела галопом, и Филипп рисковал десять раз свернуть себе шею, устремляясь в прогалину с такой бешеной скоростью.
Оказавшись на месте, он в секунду оценил ситуацию: молодая женщина повисла на отвесном краю утеса, цепляясь руками за его неровности, рискуя сорваться в любую минуту, а огромный матерый волк ждал, пока жертва потеряет последние силы и упадет. Но сердце забилось от радости: ЖИВА!
От сознания того, что теперь жене ничто не угрожает, к маркизу вернулось его привычное хладнокровие. Ровным шагом он направился навстречу волку.
Страх за ее жизнь миновал, а на душе осталась только тихая ярость, злость на себя за то, что так испугался из-за нее и на нее, за то, что заставила его испытать такие не свойственные ему чувства. И потом, на празднике, какого черта она подошла к нему, ведь видела же, что он готов ее придушить?! И как не пытался Филипп держать себя в руках, но жена снова привела его в бешенство своими попытками добиться признания в том, что не безразлична ему. Это еще больше разозлило его, так как доля правды в ее словах все же была. Но он скорее дал бы растерзать себя на кусочки, чем признался в этом. Впрочем, последующий его поступок стал неожиданным даже для него… Но ярость была столь ослепительна, что он не понимал, что делает. Сейчас он вспоминал, как подметил, что она слегка пьяна и, чтобы отрезвить ее, а заодно дать выход своему гневу, в исступлении укусил жену за руку.
А уходя, бросил что-то насмешливо, но на душе почему-то легче не стало. Нечто подобное было когда-то давно, на похожем празднике, и именно с этой же женщиной, только тогда она была еще юной девушкой, над которой так жестоко посмеялся старший кузен. И так же, как и тогда, он в смятении стал искать ее глазами, проходя из одного зала в другой, но нигде не видел и, наконец, вышел в галерею.
У Филиппа не было дурной привычки подглядывать за случайными любовниками, спрятавшимися в каком-нибудь укромном уголке дворца, вот и теперь он не обратил бы особого внимания на парочку, притаившуюся в одной из оконных ниш галереи, но тут до его слуха донесся тихий женский смех, который заставил маркиза приостановиться. Женщина что-то говорила своему любовнику томным низким голосом и при этом тихонько смеялась. Он узнал бы этот голос из тысячи – то смеялась ОНА! Филипп подошел ближе и увидел их лежащими на софе, в объятиях друг друга. Словно пораженный громом маркиз застыл на месте, не в силах оторвать взгляд от этой пары.
Дурак! Тысячу раз дурак, законченный и набитый. Как глупо с его стороны было беспокоиться о ней, переживать, что причинил ей слишком сильную боль, искать ее, для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Какого дьявола он искал ее? Зачем?! Он сам толком не мог понять. А теперь он здесь, в Бастилии, посмешище для двора…
С этими невеселыми мыслями маркиз дю Плесси-Бельер и заснул почти на рассвете.
Следующие несколько дней не принесли никаких новостей. Погода стояла мерзкая, на улице было холодно и грязно, временами срывался мелкий снег. Ла-Виолетт напрасно старался как-то развлечь хозяина, пересказывая парижские сплетни, в конце–концов, ему было приказано убираться прочь и не возвращаться, пока за ним не пошлют.
Маркиз дю Плесси-Бельер только казался рассеянным, словно галантный придворный мечтатель, на самом же деле он знал все и обо всех, но никогда не ввязывался в чужие интриги, предпочитая роль стороннего наблюдателя. И если бы его взбалмошная жена была чуточку внимательнее, то поняла бы, что ей следует держать с мужем ухо востро. После того, как маркизу удалось без особых хлопот запереть ее в монастырь и забрать себе все экипажи, а в придачу переманить половину челяди, она ни разу не задумалась о том, откуда у мужа такие познания о расположении комнат ее отеля, о распорядке дня самой хозяйки и ее слуг. Филипп гадал, как при такой сообразительности, какой обладала его жена, она не заподозрила мужа в слежке. Вероятно, она была слишком занята мыслями о том, как поскорее утвердиться в Версале, а ведь Филипп давно получал сведения от одной из горничных жены – Терезы, которая за деньги готова была выложить любую информацию о хозяйке. Таким образом маркиз знал, что у Анжелики не было любовника, по крайней мере, со дня их женитьбы. Но у нее появилось множество поклонников при дворе: стоило ей только там появиться, как вокруг нее стали тотчас увиваться знатные придворные кавалеры. Маркиз даже знал их всех по именам: Лавальер, Бриенн, Лувуа, Вивонн и наконец, Лозен. Да, видимо тогда у них все и началось…
«Неужели она его любит?» - спрашивал себя маркиз, думая о Лозене и Анжелике.
«У них связь? Как давно?» - эта мысль постоянно крутилась в голове.
И хотя жена не упала в обморок, узнав о мнимой смерти своего любовника, и даже лепетала что-то о любви к нему – Филиппу, проливая слезы на бинт, муж не мог до конца понять, как все это воспринимать. Он и приехал-то к ней в отель утром, после дуэли, чтобы по реакции маркизы узнать, насколько серьезны их отношения с Пегиленом де Лозеном. Маркиз старательно изображал полнейшее безразличие к предательству жены, и это ему очень хорошо удавалось, но в глубине души понимал, что далеко не так уж безразлична ему эта измена. Но отчего-то злиться не получалось по-настоящему, когда Анжелика так заботливо перевязывала его рану, выражая искреннее беспокойство и раскаяние. А когда он увидел слезы на ее лице, то и вовсе растерялся и не придумал ничего лучшего, как перевести разговор на другую тему, благо в тот момент появился Кавуа с предписанием взять маркиза дю Плесси под стражу.
Да, теперь времени у маркиза было предостаточно для того, чтобы предаваться воспоминаниям о последнем годе своей жизни, а точнее о том периоде, когда в его жизнь беззастенчиво и нагло вторглась ОНА.
Впервые мадам Моренс представили маркизу дю Плесси в салоне у Нинон де Ланкло. Маркиз был наслышан об этой женщине, некоторое время назад пустившей в продажу экзотический напиток, называвшийся шоколадом, и сильно на этом разбогатевшей. Он и сам бывал частым гостем в одном из ее заведений – кондитерской «У испанской карлицы», куда приходил иногда надев маску, чтобы не быть узнанным, в компании нескольких приятелей – дабы попробовать изысканных сладостей. Но с самой хозяйкой Филипп знаком не был, да и что ему было за дело до какой-то там шоколадницы?
Критически окинув взглядом молодую женщину, маркиз отметил, что она очень красива и одета со вкусом, но вслух насмешливо произнес:
- Ах! Стало быть, это Вы мадам «Шоколад»?
Но к его величайшему удивлению женщина, сделав реверанс, в тон ему ответила: - К вашим услугам, дорогой кузен.
Филипп опешил, внимательнее посмотрев ей в лицо. Она действительно кого-то напоминала ему.
Его брови удивленно поползли вверх: - Ваш кузен? Мне кажется, мадам, что Вы слишком смелы...
- Вы не узнали меня? – спросила она, рассматривая его своими сверкающими зелеными глазами. - Я Ваша кузина, Анжелика де Сансе де Монтелу. Когда-то давно мы виделись в Вашем замке Плесси… Как поживает Ваш батюшка, почтенный месье маркиз, и Ваша матушка..?..
Она говорила что-то еще, но он не слушал.
После ее первых слов Филипп мысленно представил девочку в сером платье, смотрящую на него наивным взглядом сверкающих зеленых глаз. Порой это воспоминание возвращалось к нему в мечтах и приносило нежданную радость, он не знал почему. Да, это действительно она, как же он сразу не узнал ее?
Маркиз стал размышлять, как девушка из хорошей, пусть и обедневшей семьи докатилась до того, чтобы стать торговкой шоколадом? Потом вспомнил, что отец как-то упоминал, что дерзкая девчонка, приходившаяся ему кузиной, и опозорившая их в их собственном доме перед именитыми гостями, очень удачно вышла замуж за знатного вельможу из Лангедока. Припоминал маркиз и последующий скандал, связанный с колдовством, - слухи об этом доходили до Филиппа в армии, так как в тот момент его не было в Париже. Но так или иначе, кузина стала вдовой без имени, с двумя детьми на руках и вот теперь он узнал, что она, оказывается, и есть та самая шоколадница мадам Моренс.
Через несколько дней он снова встретил ее в салоне, она сама подошла к нему и начала разговор. Просила кузена забыть все, что она говорила в прошлый раз и никому не говорить ее настоящего имени.
Удивленный маркиз ответил, что ее признание оставило его совершенно безразличным, да и сам он не собирался рассказывать всему свету, что является родственником дамы, которая опустилась до того, чтобы продавать шоколад. Она была просто в бешенстве.
Филипп улыбнулся своему воспоминанию и отошел от окна. В дверь постучали, и показалась голова Ла-Виолетта, который напомнил господину маркизу, что уже время обеда. Видя, что Филипп как будто бы в хорошем расположении духа, слуга осмелился широко открыть дверь, пропуская впереди себя одного из надзирателей, который нес поднос с едой. Поставив поднос, мужчина удалился, закрыв за собою дверь, а Ла-Виолетт остался прислуживать хозяину за столом, отмечая про себя, что маркиз ест неохотно и как–будто погружен в глубокую мечтательность. А Филипп тем временем продолжал вспоминать…
Поневоле он все чаще стал вспоминать о кузине. Иногда он встречал ее в салонах или во время прогулки в Тюильри. О мадам Моренс много говорили в обществе: упоминали, что она очень богата, а также обладает утонченным вкусом. Поговаривали даже, что сам монсеньер принц Конде влюблен в нее. А после сенсационной игры в хока, в которой принц, не скрывая своих чувств, сделал ставку на мадам Моренс, а та, в свою очередь, потребовала у него в случае своей победы отель дю Ботрейи, все воочию убедились, что слухи о расположении принца к этой даме являются чистой правдой. Но принц проиграл, а мадам Моренс получила отель дю Ботрейи, в котором тотчас затеяла ремонт и вскоре устроила грандиозный праздник по случаю приобретения этого прекрасного особняка.
Филиппу надолго запомнился этот прием, он тоже был в числе гостей и весь вечер напролет протанцевал с новой хозяйкой дома. Он как будто снова перенесся в Плесси, ведя кузину в танце по главной зале отеля дю Ботрейи.
В тот момент он с удивлением осознал, что улыбается ей, и после того, как танец был закончен, тихо произнес: - Сегодня Вас уже трудно назвать Баронессой Унылого Платья.
Она улыбнулась ему в ответ.
С тех пор он стал частым гостем в отеле дю Ботрейи. Ему нравилась атмосфера, царившая в салоне, изысканность блюд и изящество с которым молодая женщина принимала гостей. Да и сама хозяйка притягивала его, и только ради нее, и никого другого, маркиз посещал особняк. Он никогда бы не признался ей в этом, только издали тайком наблюдал за ней, любуясь ее загадочной красотой. Сама молодая женщина всегда была чрезвычайно любезна с кузеном, пыталась вовлечь его в ту или иную беседу, но маркиз не спешил сближаться и сохранял дистанцию, что, казалось, немного огорчало ее. Это была вторая женщина после Нинон де Ланкло, к которой Филипп испытывал нечто вроде симпатии. Нинон часто помогала ему своими разумными советами, напоминая маркизу, что нужно делать, а чего нет. Нужно заметить, что куртизанка часто оказывалась права, – когда маркиз вел себя, вспоминая и применяя на практике ее советы, то только выигрывал от этого. Но к Анжелике он испытывал несколько другие чувства, скорее ища в ней сходство с девочкой из прошлого, которая оставила какие-то теплые воспоминания в его душе.
Иногда молодой человек позволял себе некоторую любезность в разговоре с нею, но это было довольно редко, и он тут же мысленно одергивая себя, вновь изображал ледяное безразличие, становясь холодно-отстраненным. Он сомневался, стоит ли сближаться с этой женщиной, на первый взгляд так не похожей на остальных. Ему не хотелось разрушать некий придуманный образ, живший в глубине его сердца. Маркиз боялся, что она окажется такой же, как остальные: хитрой, расчетливой, алчной. Женщины для Филиппа были презренными существами, стоящими на ступень ниже животных. У него иногда случались любовные связи, но особого удовлетворения они ему не приносили: он предпочитал, посещать одно из тех заведений, в котором не нужно утруждать себя ухаживаниями, а можно просто заплатить.
Филипп был довольно расточительным человеком: притом, что был несколько стеснен в средствах, он любил элегантно и по последней моде одеваться и окружать себя дорогими вещами, а так же безделушками даже вовремя военных кампаний. На все это тратились немалые средства – доходы маркиза от родовых поместий отца и матери, а так же от его придворных должностей, не могли покрыть эти траты. К тому же он часто играл, проигрывая баснословные суммы денег. Таким образом, маркиз в светских забавах и военных кампаниях почти полностью растратил свое состояние. Король любил его за красоту и мужество и иногда в качестве подарка преподносил своему маршалу ту или иную государственную должность, приносящую хоть какой-то доход, но маркиз тут же перепродавал ее для того, чтобы покрыть карточные долги.
Мэтр Молин – управляющий Филиппа – не раз пытался вразумить молодого человека, но все было напрасно. Но в конце концов, Филипп стал задумываться над тем, как поправить свое весьма шаткое материальное положение, и не придумал ничего лучшего, чем отыскать себе невесту с хорошим приданым. Подумав и перебрав в памяти более или менее подходящих кандидаток на место будущей маркизы дю Плесси, Филипп остановил свой выбор на мадемуазель де Ламуаньон, дочери Гийома де Ламуаньона – первого председателя Парижского парламента.
Филиппу этот брак был очень выгоден и вот по каким причинам: во-первых, у невесты было богатое приданое, во-вторых, ее отец занимал высокую должность и имел связи и положение в обществе, в-третьих, девушка была скромной и не отличалась особой красотой, а значит, вполне обещала стать примерной женой и любящей матерью. А Филипп, обделенный в детстве материнской лаской, очень хотел иметь нормальную семью. Хотел, чтобы жена занималась воспитанием детей, а не строила глазки на балах и приемах, порхая словно мотылек. Попросив у месье де Ламуаньона руки его дочери, маркиз получил согласие на брак с нею и через некоторое время был составлен брачный контракт, а так же состоялась помолвка. Но планам маркиза дю Плесси не суждено было сбыться.
Обед подошел к концу, и Ла-Виолетт стал убирать со стола. Филипп же, расположившись в кресле, пил вино, продолжая предаваться воспоминаниям.
Все случилось во время прогулки по Кур-Ля-Рен. Филипп только что появился в Тюильри и присоединился к свите принца Конде, стоящего около Большого партера, когда взоры всех присутствующих мужчин обратились в сторону одной из дорожек парка. Маркиз также повернул голову в ту сторону и увидел, что к их группе направляется мадам Моренс. Она была прекрасна как всегда, поражая всех своей одухотворенной красотой. Подойдя ближе, она сделала реверанс перед принцем, который сразу же поднял ее и, поцеловав ей руку, что-то тихонько сказал, наклонившись к ней так близко, что касался своим длинным носом ее лба. Филипп не слышал их разговора, но внезапно принц воскликнул, обращаясь в его сторону: - Эй! Маркиз, неужели вы настолько дерзки, что посмеете надолго удерживать рядом с собой, одну из прекраснейших дам столицы?
- Избави Бог, монсеньор, - ответил Филипп, ничего толком не поняв.
Они шли молча по аллее. Филипп никак не мог взять в толк, зачем принц навязал ему общество своей любовницы. Наконец он спросил ее, что это значит, но она только отшутилась в ответ. В карете они ехали так же молча, так как маркиз не собирался первый начинать разговор. Через некоторое время кучер осведомился, ехать ли через Булонский лес или повернуть назад. Маркиз не успел ничего ответить, так как мадам Моренс опередила его, сказав, чтоб ехали дальше и, повернувшись к кузену, быстро спросила: - Вы слышали, какие глупости болтают, Филипп? Говорят, будто Вы собираетесь жениться на дочери Гийома де Ламуаньона.
- Эта глупость – чистая правда, моя дорогая.
- Но это невозможно! Что привлекательного Вы нашли в этом жалком кузнечике?
- Ее красота совершенно не интересует меня.
- Тогда, на что же Вы польстились?
- На ее приданое.
- Ах, Филипп, я никогда бы не подумала, что Вы такой меркантильный человек.
- Меркантильный? - переспросил маркиз в недоумении.
- Я хочу сказать: неужели Вы настолько привязаны к земным благам?
Филиппу стало весело – к чему она клонит?
- А к чему, по-Вашему я еще могу быть привязан? Отец никогда не готовил меня к вступлению в церковный орден.
- Но даже не посвящая себя Богу, можно считать поводом для брака нечто куда более ценное, чем деньги! - воскликнула она.
- Что именно?
- Ну, например, любовь.
- Если Вас беспокоит эта сторона… вопроса, то смею Вас заверить, моя дорогая, что я собираюсь настолько сильно любить свою супругу, что намерен подарить ей кучу детишек.
- Нет!
Филипп решительно ничего не понимал…
- Вы не хотите, чтобы я подарил детей собственной жене?
- Речь не об этом, Филипп. Я не хочу, чтобы она становилась Вашей женой, вот и все.
- А почему она не должна ею становиться? - с удивлением изрек маркиз.
Кузина тяжело вздохнула.
- Ах, Филипп, с Вашими вечными «почему» Вы ставите своих собеседников в глупое положение и заставляете чувствовать себя последними дураками.
- Быть может, так оно и есть? - заметил маркиз с усмешкой.
Он все еще не мог уловить сути разговора, но она поистине смогла рассмешить его. Помолчав немного, кузина решила продолжить словесную баталию. И то, что было сказано дальше, повергло молодого человека в шок. - Филипп, если вопрос всего лишь в том, как поправить бедственное финансовое положение, то почему бы Вам не жениться на мне? Денег у меня много, мои дела идут великолепно, и доходы будут только увеличиваться.
- Жениться на Вас? - переспросил маркиз в изумлении.
Не в силах совладать с собой он рассмеялся. Это же поистине смешно и глупо – жениться на торговке шоколадом!
- Мне? Жениться на шоколаднице?! - выплюнул маркиз.
Да она с ума сошла, ни больше ни меньше! Так вот к чему вся эта интрига с прогулкой! Он так и думал, что здесь какой-то подвох. Маркиз заметил, что кузина густо покраснела.
Сверкнув глазами и гордо вскинув голову, она воскликнула: - Можно подумать, что я предлагаю вам соединить кровь простолюдинки с королевской кровью! Не забывайте, что я - урожденная Анжелика де Ридуэ де Сансе де Монтелу. Моя кровь столь же чиста, как Ваша, любезный кузен. Даже чище Вашей, ведь я принадлежу к более древнему роду…
Она продолжала в том же духе, а Филипп мысленно перенесся под своды старого замка Монтелу, видя в ней ту девочку, которая смотрела на него у подножия лестницы сверкающими зелеными глазами.
-Ах да, Вы мне уже говорили нечто подобное когда-то давно. Я припоминаю. Это было в Монтелу, в Вашем полуразвалившемся замке. Маленькая лохматая мегера в отрепьях дожидалась меня под лестницей, чтобы сообщить мне, что ее кровь древнее моей. Как же! Это было нелепо и смешно.
Какого дьявола она так умоляюще смотрит на него?
- Филипп, женитесь на мне. Вы получите любые деньги, какие захотите. В моих жилах течет благородная кровь. Общество быстро забудет о моей коммерции. Да и сейчас многие дворяне занимаются всевозможными делами. Мне говорил об этом месье Кольбер…
Филипп не слушал, он размышлял. А ведь она же нравилась ему, и этого он не мог отрицать перед самим собой… А может быть, стоит поверить? Быть может, образ, так глубоко хранимый в памяти - образ маленькой «Баронессы Унылого Платья» - искренний? В конце–концов, почему бы и нет? Быть может, и он не безразличен ей?
Но тут молодая женщина, запинаясь, пробормотала: - Поймите, я хочу вернуться в свой круг, вернуть себе имя, знатное имя… Я хочу бывать при дворе… в Версале…
Филипп моментально пришел в себя: ей нужен не он, а титул, чтобы попасть в Версаль. Как глупо и смешно предаваться юношеским мечтам! А может быть, они придумали это вместе с принцем? Ну конечно, как же он сразу не догадался – для этого и была придумана эта прогулка! Принц Конде хочет ввести свою любовницу в высшее общество, но женится на ней он не может, вот они и нашли подходящую, по их мнению, кандидатуру на роль удобного мужа. Не тут-то было! Они явно ошиблись с выбором!
И маркиз повторил слова кузины с едва заметной усмешкой, в которую постарался вложить все свое презрение: - Поводом для брака следует считать нечто куда более ценное, чем деньги!
И добавил: -Нет, моя дорогая, правда, нет…
Она заметно поникла. Филиппу стало почти жаль ее, и чтобы как-то сгладить обстановку он решил завести светский разговор, но беседу кузина поддерживала с трудом. Карета маркиза поравнялась с экипажем принца Конде, который приветствовал мадам Моренс, оживленно махая тростью, в ответ она пару раз качнула веером.
Филипп решил проверить свою догадку и сказал: - Вы - единственная женщина, с которой принц ведет себя как галантный кавалер. После смерти его нежной подруги мадемуазель Ле Вижан, он поклялся, что будет требовать от женщин только чувственных удовольствий.
Маркиз зевнул и продолжил: - Теперь он думает лишь об одном: как занять пост главнокомандующего. С тех пор как в воздухе витает слух о новой военной компании, он каждый день играет в карты с королем и оплачивает свои проигрыши золотыми пистолями.
Вот тогда все и началось. Конде, Фуке, ларец… Филипп побледнел, когда кузина бросила ему в лицо, что все они предатели, которые когда-то продались Фуке.
- Замолчите! – в ужасе воскликнул молодой человек.
Но она продолжала: король будет очень удивлен, когда узнает, что самые преданные из его придворных участвовали в заговоре с целью лишить жизни своего сюзерена. Не прошло еще и пяти лет, как Фуке осудили, и король до сих пор не может без недовольства смотреть на тех или иных персон, которые имели какое-либо отношение к бывшему суперинтенданту.
- Глупо, мадам, поднимать старые сплетни!
- Это не сплетни, а чистая правда! - воскликнула она.- Я была там и видела всех, Вашего отца, Вашу мать, принца Конде и многих других, слышала, как все они продались Фуке!
- Документы давно уничтожены!
- Не все, - с усмешкой сказала она.
Кровь отхлынула от лица, в ярости он схватил ее за руку и сжал так, как будто хотел сломать ее.
- Ларец с ядом, - прошипел он.- Так это Вы его взяли?!
- Да, я.
-Маленькая дрянь! Я всегда был убежден, что Вы знали что-то. Но отец в это не верил. Исчезновение этого проклятого ларца не давало ему покоя до самой смерти. А он был у Вас! Он до сих пор у Вас?
- Он всегда был у меня.
Филипп разразился чередой проклятий. Какая же дрянь! Змея, которую пригрел на груди Принц Конде! Наивный, влюбленный глупец. А она, лицемерная расчетливая стерва, готовая переступить через него ради своих низменных целей. И это была она! Наивная девочка из прошлого, превратилась в расчетливую, опасную интриганку, хуже всех остальных женщин, с которыми ему приходилось иметь дело!
-Отпустите меня,- сказала молодая женщина, - мне больно. Маркиз медленно отодвинулся, но все еще не мог овладеть собой.
Она продолжала: -Я знаю, что Вы хотели бы причинить мне еще большую боль. Пока я не замолчала бы навечно, но в этом случае, Вы ничего не выиграете. В день моей смерти мое завещание будет через поверенного передано королю и Его Величество узнает, где находится тайник с документами.
Филипп молчал, он почувствовал, как испарина выступила на его лице. Честь его семьи оказалась под ударом. Что же, нужно что-то предпринять… Чего она хочет? Денег?
- Я люблю принца,- сказал он приглушенным голосом,- а мой отец был честным человеком. Сколько денег Вы хотите в обмен на документы? Если понадобится, я их одолжу.
- Деньги мне не нужны.
-Тогда, что же Вам нужно?
- Я вам это уже говорила некоторое время тому назад, Филипп. Я хочу, чтобы Вы женились на мне.
- Никогда!
Маркиз откинулся на спинку сиденья, с застывшим взглядом. Он стал лихорадочно обдумывать, как ему выйти из столь щекотливой ситуации. Если он откажется жениться, то вполне возможно, что ничего и не будет, вероятнее всего это блеф и никаких документов у нее нет…но…что если она не лжет? Если правда ларец у нее, и она выполнит угрозу? Что тогда? Немилость? Опала, изгнание? Король никогда не простит предательства отца, и платить за все придется ему, Филиппу, их имя будет навеки запятнано, и никакие былые заслуги не смогут исправить это. Пожалуй, брак с шоколадницей будет меньшей неприятностью, чем королевская немилость… Что если ему согласиться на это? В конце концов она ведь и вправду благородного происхождения, к тому же он получит вполне солидное приданое, даже больше того что мог бы получить от брака с дочерью Ламуаньона, если верить слухам о состоянии мадам Моренс. Но ему претила сама мысль о подчинении воле женщины. И дело было не только в том, что она торговка и, что у нее двое детей в придачу, но Боже милостивый, какое унижение!
Что же, ничего не остается, нужно делать выбор.
-Итак, маркиз, к чему привели Ваши размышления?- раздался ее голос.
Филипп пошевелился, словно пробудившись от кошмара.
-Так и быть, мадам, я женюсь на Вас! Извольте явиться завтра вечером в мой особняк на улице Сен-Антуан. Там Вы обсудите с моим управляющим все пункты соглашения.
В тот же вечер Филипп, вернувшись домой, послал за Молином. В общих чертах объяснив ему ситуацию, он дал указания управляющему как можно выгоднее заключить сделку – раз уж ему все равно приходится соглашаться на этот брак, то, по крайней мере, нужно извлечь из этого этого выгоду. Тот в знак согласия несколько раз кивнул головой.
На следующий день Филиппу предстояла нелегкая задача – объяснение с Гийомом де Ламуаньоном. Молин настоятельно советовал маркизу не затягивать с объяснением, так как прежде чем заключить новый брачный контракт, необходимо было расторгнуть предыдущую помолвку с мадемуазель де Ламуаньон. Это было нелегко, но в итоге месье де Ламуаньон, выслушав молодого человека, не стал устраивать скандал, лишь только холодно ответил, что маркиз делает большую ошибку, но волен поступать со своей свободой, как знает, если это позволяет ему его совесть. Филипп молча поклонился и поспешил покинуть дом своего несостоявшегося тестя, дабы избежать ненужных объяснений перед дочерью и женой последнего.
Прибыв после обеда домой вместе с аббатом, который должен был выступать в качестве одного из свидетелей, маркиз застал в отеле дю Плесси свою новую невесту. Филипп постарался принять безразличный вид, хотя в душе все же тлела бессильная ярость за то, что он не может ничего изменить, ничему помешать. Молин зачитывал условия брачного договора, и маркиз сохранял видимое спокойствие. Его почти все устраивало, пока управляющий, наконец, в смущении не произнес: - Существует еще одно условие, месье маркиз, которое присутствующая здесь мадам Моренс попросила меня внести в договор. А именно: все финансовые договоренности будут соблюдены лишь в случае консумации брака.
Филиппу понадобилось несколько секунд, чтобы понять услышанное. Кровь бросилась ему в лицо. - Неслыханно! - только и смог произнести он. – Нет! Это невероятно!
Казалось, он не может подобрать подходящее слово для того, чтобы выразить свой гнев от нанесенного ему еще одного оскорбления этой девицей.
- Ну, это уж чересчур! - наконец смог выкрикнуть маркиз. – Бесстыдство, соединенное с наглостью!
Теперь он, наоборот, побледнел. Он попытался выплеснуть ярость в потоке слов:
- А можете ли Вы мне сказать мне, Молин, какие доказательства я должен буду предоставить в том, что удостоил эту особу своим вниманием и разделил с ней ложе? Что нарушил девственность этой девки? Да у нее уже двое детей, она побывала в постелях всех мушкетеров и финансистов королевства! Мадам Моренс уже пригласила свидетелей, которые будут присутствовать на церемонии консумации? – цинично заметил Филипп.
Молин попытался урезонить маркиза, объясняя, что ему так же выгодно это условие, как и невесте, а, что до доказательств, что супружеский долг исполнен, то лучшим было бы скорейшее появление наследника. Его горячо поддержал аббат. Внутри у Филиппа все пылало от смеси ярости, бешенства и злобы. А она стояла гордо и бесстрастно, как будто все происходящее ее не касалось и, это еще сильнее бесило.
Он ненавидел эту женщину, если бы мог, то кинулся бы на нее и придушил прямо здесь и сейчас, только, чтобы заставить исчезнуть с ее лица это высокомерное выражение. Она подняла на него свои зеленые глаза и вздрогнула. И он вдруг понял, что, возможно, она волновалась перед браком не меньше, чем он, иначе, чем объяснялась эта дрожь?
На губах его заиграла жестокая усмешка, и он медленно произнес: -Ну что ж, договорились. Я постараюсь, Молин, постараюсь…
Да, он постарается, постарается так, что она никогда этого не забудет.
В конце концов, она довольно привлекательна внешне, с этим проблем точно не возникнет, по крайней мере, не придется себя заставлять, думал он тогда.
Она ушла, а он, стоя у окна, провожал ее взглядом полным неудержимой ненависти. Молодой человек был бледен от злости. Мало того, что эта дрянь вынуждает его жениться на ней, думал он, так она еще требует, чтобы он с ней спал! Это неслыханно! Но ничего, он заставит ее пожалеть об этом сильнее чем она может представить… И подумать только, он считал, что она не такая как все, а на деле же оказалось, что она еще хуже всех остальных! Все они подлые суки! Он снова вспомнил о маленькой девочке в сером платье, столь чистой и невинной… Теперь это уже не она, та девочка исчезла, испарилась как дым, превратившись в опасную, полную честолюбия и расчетливости женщину. Женщину, с которой ему придется связать свою жизнь… навсегда…, и у него даже нет права отказаться.
Молин, видя, что хозяин не обращает на него внимания, слегка кашлянул. Филипп, казалось, спустился с небес на землю и, резко обернувшись, холодно посмотрел на управляющего. Тот осмелился заговорить первым: - Месье маркиз, - начал он, - я бы хотел сказать вам еще кое-что, касающееся вашей будущей супруги…
- Что еще? - резко спросил маркиз.
- Если вас волнует происхождение ее детей, то вы можете быть совершенно спокойны - сыновья мадам Моренс рождены в законном браке и их отец, граф Жоффрей де Пейрак де Моренс, - продолжал Молин, видя, что маркиз внимательно слушает его, - был когда-то знатным тулузским сеньором.
- Откуда вам известны такие подробности, Молин? - удивлено спросил Филипп. Молин улыбнулся своей тонкой улыбкой:
- О, это очень просто, Ваше Сиятельство. Видите ли, я как раз находился в Пуату в то время, когда ваша кузина… тогда, мадемуазель де Сансе , - поправил он себя, - так вот, в то самое время, когда она сочеталась браком с господином графом. Я даже был приглашен в качестве гостя на празднество, которое отмечали по этому случаю в Монтелу.
- Но, ведь мадам Моренс, вдова, ведь так? Если она снова собирается вступить в брак!
- Я не знаю всех подробностей этого дела, - скромно проговорил управляющий, - но, кажется, граф впал в немилость и был казнен, а его земли и состояние было конфисковано в пользу короны… О его супруге и детях долгое время ничего не было известно.
- Ладно, оставим эти подробности, - прервал Филипп.
Дело приобретало еще более запутанный оборот: мало того, что торговка в довесок с двумя детьми, так еще и жена казненного государственного преступника! Хороша невеста, нечего сказать!
Филипп решил, что свадьба должна состоятся в Плесси, дабы избежать ненужной огласки и стать предметом насмешек высшего общества, которое тут же начнет судачить о женитьбы маркиза дю Плесси на шоколаднице мадам Моренс. Он продолжал вести привычный для себя образ жизни, посещая Версаль и Тюильри, а так же модные Парижские салоны.
Но как не пытался Филипп игнорировать происходящее, ему это слабо удавалось, так как его невеста распространила новость об их предстоящей свадьбе по всему Парижу, и напрасно маркиз делал непонимающий вид, удивленно поднимая свои красиво очерченные светлые брови, когда знакомые спрашивали его о помолвке…
Пока его будущая супруга порхала от счастья от предстоящего «радостного» события, Филипп решил заняться перестройкой комнат, в которых планировал поселить ее после свадьбы.
Эти комнаты были раньше апартаментами его матери и располагались в самом теплом крыле особняка. Но так как маркиза давно удалилась в монастырь, комнаты пустовали в течение довольно продолжительного времени - теперь обивка стен выцвела и не соответствовала современной моде. Тоже самое можно было сказать и о гобеленах, коврах и мебели - таких же старомодных и мрачных.
А дальше маркиз представил, какое насмешливое выражение лица будет у его будущей жены, когда она увидит свои комнаты. Как искривятся в презрительной усмешке ее губы, и огонек превосходства блеснет в зеленых глазах. Этого допустить он никак не мог, ему не хотелось стать предметом насмешек какой-то богатой торговки. Но, несмотря на все, что Филипп о ней думал, не мог же он отрицать, что у этой самой торговки весьма тонкий и изысканный вкус. Не зря же о ней говорили, что она очень капризна, и что ей весьма трудно угодить. Да и сам он был тайным поклонником ее кулинарных талантов и восхищался обстановкой, царящей в ее отеле дю Ботрейи, – как особенностями интерьера, так и предметами мебели.
Филипп же не мог похвастать таким роскошным убранством своего отеля и прекрасно это осознавал. Денег едва хватало на придворные развлечения, а также на модные наряды, породистых лошадей и отделку экипажей. И ни о каком полном ремонте отеля и речи быть не могло. Поэтому он и решил перестроить только комнаты будущей маркизы, причем сделать это согласно самой последней моде. Только вот проблема была в том, что денег не было даже на это – маркиз был в долгах после недавнего карнавала. И чтобы не упасть лицом в грязь перед будущей женой, пришлось продать несколько особенно любимых им породистых лошадей.
В Плесси маркиз ехал без четкого плана. Просто старался не думать о предстоящем событии. И, естественно, злился от сознания собственного бессилия и невозможности что-либо изменить. Всю дорогу он пил. Пил так много, что к моменту приезда в замок был уже основательно пьян. Подсознательно готовясь к встрече с Ней, он был несколько разочарован, что невеста уехала навестить отца в соседний замок.
Решив про себя, что свадьба состоится сегодня вечером, маркиз захотел немного отвлечься от мыслей о неизбежном. Он переоделся в костюм для верховой езды и, захватив хлыст, отправился на псарню.
Филипп любил собак также, как и лошадей: он ухаживал за ними, холил и лелеял, помогал кобылам жеребиться, а сукам щениться, часами мог сидеть рядом, гладить и успокаивать их ласковыми словами. Взяв с собой трех любимых волкодавов, он решил прогуляться по Нельскому лесу, как когда-то в юности. После прогулки маркиз прошел в дом вместе с собаками и поднялся в свою комнату. Через некоторое время до него донеслись голоса и звонкий детский смех, которому вторил лай собаки…
Что было потом, Филипп помнил смутно, но от этих воспоминаний ему было не по себе. Все же он поступил плохо, но в тот момент он не владел собой в полной мере, так как выпитое в дороге вино помутило его рассудок. Он и сам толком не понимал, зачем вышел в коридор и направился в сторону комнаты, из которой доносился детский смех. Им было весело, в то время как он чувствовал себя так, как будто вскоре предстояли его собственные похороны.
Дальше все произошло очень быстро: войдя в комнату, он увидел ЕЕ детей – они весело бегали вокруг мальчишки-слуги, а за ними со звонким лаем бегал дог. Увидев маркиза вкупе с тремя огромными псами, которые яростно стали лаять на дога, вся компания замерла на месте. Едва уловимым жестом Филипп указал Флипо на дверь, и тот, не смея ослушаться, выскочил из комнаты словно ошпаренный. Дети, прижавшись друг к другу, отступили назад на несколько шагов, а их пес кинулся с лаем на собак маркиза. Но силы были не равны, и в кровавой схватке трое волкодавов загрызли дога мальчиков. Дети, испугавшись еще больше, с громким плачем продолжали отступать назад, пока не оказались почти вплотную прижаты к камину, в котором полыхал огонь. Несмотря на то, что был изрядно пьян, Филиппу казалось, что он крепко удерживал поводок в руках.
Тут в комнату вошла ОНА. Молниеносным движением схватив тяжелый табурет, швырнула его в собак, и те с визгом, наконец, отступили. Затем, бросилась к детям, раскрыв объятия. Мальчики тут же перестали кричать, вцепившись в материнский подол. Она возмутилась, он ответил что-то невпопад…
Но продолжал молча стоять, смотря как она нежно успокаивает детей, что-то шепчет им ласково. Эта сцена взволновала его до глубины души – его родная мать никогда не вела себя с ним так, как эта женщина со своими сыновьями. «А ведь она любит их!» - удивленно подумал он тогда. Как она бросилась на их защиту – как орлица за своих птенцов! Право же, он недооценил ее, она может быть не только жестока, но также смела, и нежна…
Тут еще прибежала служанка с причитаниями…
Как они все ему надоели! Вторглись в его жизнь, а теперь еще делают виноватым! В конце концов, ничего страшного не произошло, он и не собирался ничего делать с ее детьми. Он и сам толком не знал, зачем сюда пришел… Нужно выпить… Мысли путались… Хлестнув собак плетью, он поспешил прочь из комнаты.
Ему захотелось почувствовать себя защищенным, нужным кому-то, и тут он вспомнил о своей старой няне, которая жила неподалеку в деревне. Маркиз отправил слугу к кормилице, приглашая ее прибыть вечером в особняк на его свадьбу, так как он хочет, чтобы она присутствовала на церемонии венчания. Молин и аббат были предупреждены и должны были прибыть в назначенное время. Оставалось лишь сообщить невесте о том, что свадьба состоится сегодня вечером.
Он вошел без стука. Она стояла возле туалетного столика, с задумчивым видом поправляя прическу. Машинально повернула голову в сторону открывающейся двери. Маркиз снова поневоле залюбовался ее стройной фигурой и точеными чертами лица. Без сомнения, исполнить супружеский долг будет не сложно – он уже свыкся с этой мыслью и даже подсознательно хотел этого.
Спросил про ларец. Она тут же сказала, что он получит ларец только после свадьбы, на что он ответил, что свадьба будет сегодня вечером. Она стояла с гордо поднятой головой, сказала, что значит вечером и отдаст. Улыбнулась, протянула руку для поцелуя… Его взбесило ее хладнокровие и наглость, захотелось ударить ее, но сдержавшись он ушел, ответив ей довольно грубо и, как будто, не замечая ее протянутой руки.
Наступил вечер, и Филипп решил, что венчание состоится сразу после ужина. За столом они сидели молча: она с аппетитом ела, он много пил. Его убивало спокойствие, с которым она продолжала поглощать пищу, в то время как он не мог проглотить ни кусочка. Неужели она совсем его не боится? Ужин близился к концу, и Филипп отказался от десерта. У него не хватало терпения наблюдать за тем, как спокойно она ест.
Дальше все было как во сне: часовня, монотонный голос священника, кольцо, которое ему никак не удавалось надеть ей на палец. ЕЕ изящная рука, тонкие пальцы, все сливалось перед глазами… Наконец обряд свершился. Она отдала ларец, и, смотря на склянку с ядом, Филипп ликовал – теперь она в его власти! Как ему хотелось плеснуть этот яд ей в лицо и дать, наконец, выход своему гневу! Но нет, он не мог сделать этого, она слишком красива. Нельзя же испортить такую прелесть – ему ведь предстоит еще исполнить свой супружеский долг! Он чуть не рассмеялся.
Затем была лодка, пруд, черная вода, поглотившая, наконец проклятый ларец. Она сидела в лодке молча, не делая лишних движений, без страха, даже не дрожала! Ну, ничего, скоро ее безмятежному спокойствию придет конец, думал он. Он помнил, как медленно положил руки на изящную шею молодой женщины и чуть сжал ее, смотря за реакцией жены. Но она продолжала сидеть как ни в чем ни бывало. Ни один мускул не дрогнул на ее прекрасном лице, она только чуть склонила свою светловолосую голову, как будто желая положить на его плечо, и Филипп ощутил прикосновение ее атласной кожи к своей щеке. Конечно же он и не собирался душить ее, ему и в голову это не приходило, но так хотелось, чтоб она проявила простую женскую слабость, извинилась за свое постыдное поведение, склонила свою надменнуюголову, признала вину…
Но нет – она и не собиралась делать этого.
Филипп вздохнул, что было потом он не хотел вспоминать…Ему было до сих пор стыдно за то, что он сделал потом, в спальне…Во всем виновато проклятое вино и ее чрезмерное упрямство. Она довела его до белого каления, он совсем потерял голову! А ведь все могло быть иначе! Если бы она искренне извинилась, не оттолкнула его тогда, он бы попытался простить, попробовал бы начать все сначала…быть может смог бы снова полюбить…
Маркиз снова видел себя после брачной ночи, проснувшегося в своей комнате, с жутким похмельем, с ссадинами на руках и в порванной одежде…Тогда сознание того, что он сделал накануне вечером повергло его в ужас.
Он вспоминал, как с трудом открыл глаза. За окном занимался рассвет, но в комнате еще царил полумрак. Попытался поднять голову и, в ту же секунду острая боль пронзила висок. С трудом приподнявшись, сел на постели. Во рту был странный привкус, хотелось пить. Огляделся по сторонам, осознал, что спал полуодетым – на нем была разорванная рубашка и штаны до колен, сапоги валялись рядом с кроватью. Руки почему-то слегка болели. Машинально задержав на них взгляд, увидел царапины на коже. Но нечто другое привлекло его внимание – на безымянном пальце левой руки блестело обручальное кольцо. Как будто в тумане у него тогда возникла картина: он надевает кольцо ЕЙ на палец, но никак не может это сделать…
Постепенно, вспомнил события: часовня, венчание, ларец, пруд…хлыст… Несмотря на дикую боль в голове, вспомнил, что сделал – избил до полусмерти женщину с которой связал себя узами брака… Потом снова видел ее белые израненные плечи в мерцающем свете факелов, лоб, прижатый к стене, словно у провинившегося ребенка и свою руку с занесенным для очередного удара хлыстом. Как он желал ее в тот момент, хотел любить..,зачем она все испортила…Зачем?!
Затем мелькнула другая картина: ее распростертое тело на полу…прекрасная раненая птица… И мысль: «Что я наделал?!» Представив, как должно теперь выглядеть красивое лицо, которым он раньше тайно любовался приходя в ее салон, Филипп испугался...
Мысль, что ему придется столкнуться с женой лицом к лицу и посмотреть ей в глаза, привела его в ужас. Он испытывал стыд и угрызения совести за свой поступок, что надо сказать случалось с ним крайне редко. Тогда он предпочел бы оказаться на поле боя, под пушечным обстрелом, лишь бы не встречать взгляда ее зеленых глаз, которые всегда смотрели на него так смело. И Филипп поспешно покинул замок.
Филипп вспоминал, как всю дорогу из Плесси проклинал себя. Приехав в Париж, он первым делом посетил салон де Ланкло, уж очень успокаивающе действовала на него обстановка, да и сама хозяйка салона – прелестная Нинон. На следующий день, немного собравшись с мыслями, он отправился в Версаль. Пробыв при Дворе несколько дней, маркиз начал думать, как ему теперь вести себя с женой, успокаивая себя тем, что она, в итоге, получила по заслугам. Ремонт ее покоев был завершен, но Филиппа это не радовало, так как он теперь не собирался приглашать ее в свой дом, будучи совершенно уверен, что она ответит отказом, а унижаться и упрашивать маркиз не привык. Время шло, а жена так и не дала до сих пор знать о себе – Филипп узнал, что она вернулась в Париж, но не показывалась до сих пор на людях. Он испытывал легкое беспокойство – неужели она до сих пор не может оправиться от побоев? Он избил ее настолько сильно? Но на публике маркиз ничем ни выдавал тех противоречивых чувств, которые терзали его в глубине души. Строгий вид молодого человека, холодный взгляд его голубых глаз, останавливали любопытствующих от излишних вопросов.
Однако напрасно он так переживал по поводу здоровья своей супруги, так как она уже приготовила ему очередной сюрприз. Она явилась в Версаль в самый разгар прогулки короля, без предварительного приглашения и будучи даже не представленной ранее при дворе! И в добрый час, что Его Величество был в хорошем расположении духа, иначе не сносить им обоим головы.
Филипп невольно улыбнулся воспоминанию: она шла медленно вдоль галереи, освещенная солнечным светом, отражавшимся в ее драгоценностях, словно богиня, сошедшая с золотой колесницы. Все застыли в немом изумлении, и Филипп сперва растерялся, но потом, взяв себя в руки, сделал решительный шаг вперед и, взяв за руку склонившуюся перед государем в глубоком реверансе молодую женщину, громко и четко произнес: - Сир, Ваше Величество, окажите мне честь и позвольте представить Вам мою супругу, маркизу дю Плесси-Бельер.
- Вашу супругу, маркиз? – переспросил король. - Удивительная новость. Я, разумеется, слышал какие-то разговоры относительно Вашей женитьбы, но ожидал, что Вы сообщите мне об этом событии лично…
- Сир, подобная безделица показалась мне недостойной вашего внимания.
Безделица. Теперь ее называет так король… Филипп скривил губы в горькой усмешке.
Король рассматривал жену, делая комплименты ее внешности, и Филипп мог бы по праву гордиться своей супругой. Но вдруг Его Величество, говоря о цвете глаз прекрасной маркизы, неожиданно запнулся, а затем резко спросил: - Вы южанка, мадам? Из Тулузы?
Вот! Началось, - подумал Филипп. Сейчас окажется, что он женился на вдове государственного преступника, да еще и не спросив разрешения на брак.
Нужно было срочно спасать честь семьи, и он незамедлительно ответил вместо жены: - Нет, сир, моя жена родом из Пуату. Ее отец – барон де Сансе де Монтелу – чьи земли находятся в окрестностях Ньора.
Дальше положение помогла спасти Атенаис де Монтеспан, увлекая короля беседой о непохожести пуатевенцев и южан.
Филипп мысленно проклинал все на свете, а свою новоиспеченную жену в первую очередь. Напрасно он так тревожился о ней: она вновь все решила по-своему, показав мужу, что будет и дальше поступать так, как ей заблагорассудится.
Не спрашивая разрешения, является в Версаль. Не подумав, будет ли ее появление уместно, без приглашения, без представления, нарушая все правила этикета! Нет. Так не пойдет, нужно непременно указать на ее место! Она хотела попасть в Версаль? Блистать при Дворе? Так значит, он не даст осуществить эти честолюбивые планы! Это будет своего рода возмездием за шантаж.
Именно после этого маркиз решил, во что бы то ни стало помешать жене и дальше появляться при дворе. Он наладил связь со служанкой Анжелики, через которую регулярно получал сведения о том, где и когда бывает его жена, с кем встречается, имеет ли любовников, если да, то сколько и кто они.
Таким образом, ему без лишних хлопот удалось узнать о том, что жена его, скорее всего, любовников не имела (насколько можно было понять из слов Терезы, так как хозяйка никого не принимала у себя в спальне и нигде не оставалась ночевать вне дома) и, что удивительно, до свадьбы тоже. Это озадачило маркиза – ведь Анжелика была очень красивой женщиной, женщиной, за которой наперебой ухаживали знатные кавалеры, среди которых был герцог де Ришмон и даже сам принц Конде! Под некоторым сомнением был некий Одиже, компаньон мадам, сказала Тереза, который долгое время рассчитывал стать ее мужем, но после того, как узнал о помолвке госпожи с Его Сиятельством, уехал из Парижа на совсем, оставив все дела. Но за день до этого, месье Одиже приезжал в отель и, поднявшись в комнату мадам, устроил скандал, требуя, чтобы госпожа отказалась от брака с месье маркизом. Крики были слышны даже на лестнице, а потом он выскочил из комнаты мадам, пошатываясь, как пьяный, и закрыв лицо руками, рыдал. После этого Тереза, войдя в спальню госпожи, увидела, что она лежит на софе в разорванном пеньюаре и застывшим взглядом смотрит в потолок.
Король передавал через маркиза приглашения для супруги на празднества в Версале и Сен-Жермен, но Филипп не собирался сообщать об этом жене и придумывал всякие отговорки, когда король спрашивал, почему мадам дю Плесси нет среди гостей.
Вскоре Его Величество передал главному ловчему очередное приглашение на охоту для маркизы дю Плесси, добавив при этом, что надеется, что мадам маркиза будет, наконец, в добром здравии и не оставит без внимания третье королевское приглашение подряд. Филипп, учтиво поклонившись, сказал, что обязательно передаст супруге повеление Его Величества. Он ликовал – еще немного и ОНА получит по заслугам, а что будет потом, придумает позже, обещал себе Филипп.
Но тут чуть все его планы не пошли прахом. Когда горничная жены передала через Ла-Виолетта, что госпожа в обстановке совершенной секретности приобрела новые наряды и один из них как раз для охоты, а так же отправила на отдых свою любимую лошадь, Филипп не на шутку встревожился. Ну уж нет, нужно придумать, как сделать так, чтобы Анжелика на охоту не попала, - подумал маркиз.
В итоге, после нескольких дней размышления, маркиз пришел к выводу, что наилучшим выходом из сложившейся ситуации будет похитить жену и на несколько дней запереть ее в укромном месте. Ну а после того, как она пренебрежет приглашением в очередной раз, король, рассердившись, запретит ей появляться при Дворе. Но где ее запереть?
Вдруг Филиппа осенила превосходная идея – спрятать жену в монастыре. В то время не было ничего необычного в том, чтобы запереть надоевшую жену в монастыре. В монастырь так же подавались кающиеся грешники и грешницы. Его мать Алиса дю Плесси-Бельер не была исключением и после сумасбродств бурной молодости, похоронив мужа, ушла в монастырь Валь де Грас. Воспоминание о матери лишний раз только испортило ему настроение, потому, что не так давно он получил от нее письмо полное упреков, в связи с его недавней женитьбой. Он уже пожалел, что известил ее об этом событии, потому как еще и нравоучений матери ему теперь только не хватало.
« Как вы могли, сын мой, вступить в столь неравный, позорящий Вас союз…», писала старая маркиза, - « …отвергли блестящую партию с дочерью месье де Ламуаньона и ради кого?! Ради торговки шоколадом, ведущей не подобающий знатной даме образ жизни, да еще и имеющих двоих детей, происхождение которых весьма сомнительно!.. », -продолжала она в том же духе.
Филипп, читая эти строки, криво усмехался, - как будто он и так не знал обо всем, что писала ему мать относительно его жены.
Но не может же он ответить, что этим браком спасал честь семьи и расплачивался за ошибки молодости, своих родителей?
Вначале он вообще не думал отвечать на это письмо, но потом все же написал несколько ответных строчек, чтобы навсегда дать понять матери, что он давно состоявшийся самостоятельный человек и не нуждается в том, чтоб его бранили словно мальчишку.
К тому же, уйдя в монастырь мать, навсегда отреклась от мирской жизни и лишила себя права вмешиваться в его жизнь, поэтому, она не должна впредь забывать об этом. Что же касается его выбора и самого брака, то он просил бы не отзываться больше неуважительно о своей супруге, так как она теперь носит имя маркизы дю Плесси-Бельер и Филипп более не намерен это обсуждать.
Время шло, и нужно было действовать. Маркиз решил, что похитить жену нужно будет непосредственно накануне охоты. Заблаговременно он разработал план, согласно которому Ла-Виолетт проберется ночью в сад особняка Анжелики через калитку, ведущую вглубь оранжереи, которую ловкая Тереза оставит открытой. Затем, уже наизусть выучив расположение комнат второго этажа, он заберется по карнизу вверх и влезет в окно спальни маркизы, которое тоже благодаря Терезе должно быть заперто не совсем наглухо. Благополучно проделав это, Ла-Виолетту нужно будет как можно более бесшумно скрутить маркизу и перенести ее через одну из боковых лестниц черного хода на улицу, где будет ждать экипаж. А далее доставить ее в монастырь, и дело будет сделано. Определившись с выбором монастыря и заранее договорившись с настоятельницей о том, что к ним в обитель привезут некую даму, чтобы она молитвами и покаянием искупила некоторые грехи, маркиз успокоился.
В назначенный день все было проделано довольно ловко и без хлопот, если не считать маленькую собачонку, которая чуть не испортила все дело своим звонким лаем. Филипп не мог проделать все это сам, потому как готовился к предстоящей охоте на оленя, которая должна была начаться на рассвете. Но Ла-Виолетт справился с поручением просто блестяще, никто даже не заметил, что маркизу, скрученную в одеяло, увезли ночью в неизвестном направлении. Доставив ее в заранее подготовленную монастырскую келью, камердинер маркиза остался ожидать хозяина в экипаже, пока тот не обговорит детали нахождения жены в монастыре.
Надо сказать Филиппа весьма позабавил торг с аббатисой относительно содержания жены. Не зря он всегда считал, что все женщины лицемерные, скользкие создания. Это касалось и монахинь… Маркиз полагал, что они только скрываются под маской лицемерного смирения, а на деле же ничем не лучше всех остальных.
Хитрая аббатиса, узнав, что у них в монастыре будет содержаться знатная дама, решила вытянуть из ее мужа побольше денег – якобы на достойное содержание мадам маркизы. Но Филипп не собирался идти у нее на поводу и сразу дал понять, что деньги он считать умеет. Маркиз в шутку назвал какую-то смешную сумму, настоятельница с досадой воскликнула, что столько Общество Святого Причастия платит только за девиц легкого поведения.
- В самом деле? – воскликнул Филипп, сдерживая готовый вырваться смешок, - вот и замечательно, остановимся на этом. Мадам маркизе полезно некоторое воздержание от кулинарных изысков,- продолжал он, вспомнив аппетит жены в день свадьбы. - Это, несомненно, несколько собьет с нее спесь и сделает более покладистой.
Настоятельница, наконец, видя, что ничего не добьется, нехотя согласилась. Филипп решил напоследок повидать жену и засвидетельствовать ей свое почтение.
Почтение он засвидетельствовал. Любезно поздоровавшись с женой, осведомился о ее здоровье и заодно рассказал о том, как она оказалась в монастыре и почему. Но она, конечно же, поняла все с первых слов – в сообразительности ей не откажешь. Он даже рассмеялся, видя ее гнев, - право же, с ней не приходиться скучать. Но смех его быстро угас, когда он увидел на шее жены синяки, а она тут же заметила, что виноват во всем его неотесанный слуга, который чуть было не задушил ее.
Представив на мгновенье огромные лапищи Ла-Виолетта, на ее тонкой изящной шее Филипп разозлился. Нечего и говорить, что Ла-Виолету досталось от маркиза за чрезмерное усердие так, что наверняка он запомнил это на всю оставшуюся жизнь.
Дальше был спор с женой, снова ее неизменное упрямство и нежелание покориться его воле, что же, он ожидал нечто подобного. Он был почти восхищен ее дерзостью, зная, что это теперь только слова, - ибо она была в его власти. И он уже собирался уходить, но тут последние слова Анжелики заставили его приостановиться. Она сетовала на его невнимание по отношению к ней как к женщине с досадой и как - будто каким-то вызовом…
Резко развернувшись, Филипп, посмотрел на нее. Она стояла посреди кельи, босая, в тоненькой ночной сорочке, подчеркивающей изгибы весьма привлекательного тела.
Он подошел ближе, что-то говоря ей и, она, судя по ее виду, уже пожалела о слетевших с языка словах.
За окном вставало солнце, в его свете Филипп видел изумрудно-зеленые глаза Анжелики, распущенные по плечам длинные золотые волосы, которые солнце делало похожими на золотой ореол, сползшую с плеча кружевную оборку сорочки. Как она хороша!
Он почувствовал, как нарастает в нем желание.
В таком виде он видел ее впервые: без привычного строгого корсета, пышных юбок, без блеска драгоценностей и элегантной прически она выглядела как юная девушка, и маркиз поневоле залюбовался ее новым обликом, так смутно напоминавшим ему прошлое.
Босоногая пастушка!
И, как и во время их странной брачной ночи, он почувствовал удивительное, почти нежное влечение к этой женщине, казавшейся сейчас такой беззащитной.
- Оставьте меня, - прошептала она.
Но Филипп уже не владел собой и, хотя ему нужно было уходить, он не мог заставить себя сделать это.
- Чем дольше я смотрю на Вас, тем меньше хочу Вас оставлять, - медленно проговорил маркиз.
Он прижал ее к себе и почувствовал под тонкой ночной сорочкой ее обнаженное тело. И то, как она сопротивлялась, еще больше распаляло его.
Его Величество во всем любил грандиозность и пышность. Не делал исключения и для охоты. Каждая охота становилась событием, даже дамы стали принимать в этом участие. Обычно сезон парфорсной псовой охоты начинался с ноября и продолжался всю зиму, весной делали перерыв, а летом занимались подготовкой собачьих стай. Но в этом году, король изъявил желание, чтоб сезон начался несколько раньше обычного времени. Филипп был главным распорядителем королевской псовой и волчьей охоты, поэтому играл в ней одну из главных ролей. И хотя все знали, что официально эту должность занимает старый месье де Сальнов, но фактически настоящим главным ловчим, был именно маркиз дю Плесси. Филипп любил охоту, поэтому вкладывал в нее свою душу, занимаясь с собаками и подготавливая местность для предстоящего выезда. Он все делал точно и четко, рассчитывая все до мелочей, и Его Величество почти всегда оставался доволен им и не раз про себя отмечал, что не ошибся с выбором главного ловчего.
В тот день, когда все охотники собрались в лесу Фос-Репоз, на Бычьем перекрестке, мадам дю Плесси не было в их числе. Его Величество справился у месье дю Плесси-Бельера о его супруге, но тот с самым невозмутимым видом сказал, что и сам удивлен отсутствием жены, которая как он думал, давно должна была быть на охоте. Возможно, что ей снова стало дурно, и она решила остаться дома. Король выразил свое недовольство.
Филипп почувствовал торжествующее удовлетворение! Все идет по намеченному плану.
С этими радостными мыслями и с совершенным удовольствием он предался охоте.
Но каково же было удивление маркиза, когда по окончании охоты подъехав к лощине, где расположились король и его свита в ожидании, когда главный ловчий, согласно церемониалу, передаст Его Величеству жезл с копытом лани, Филипп увидел среди придворных Анжелику.
Ему показалось, что она стал жертвой галлюцинации. Откуда она взялась?!
Ведь всего несколько часов назад он оставил ее дрожащей под одеялом за толстыми монастырскими стенами…
От неожиданности маркиз застыл как изваяние. Король проезжая мимо маркизы, приостановился. Сейчас грянет буря, подумал Филипп.
Но Анжелика сидя на своей великолепной лошади, как будто не замечала этого.
Надо признать, что держалась она просто превосходно - в бархатном жюстокоре жемчужно-серого цвета, с обрамлением пенной белизны замысловатого галстука, завязанного под подбородком в форме бабочки, и каскадом белоснежных страусовых перьев, украшающих столь же ослепительно - белую большую шляпу, с гордо поднятой головой, она была поистине великолепна!
Маркиза посмотрела на короля и непринужденно улыбнулась, казалось, что она совсем не боится гнева, который, вот-вот должен был обрушиться на нее. И вдруг Филипп испытал гордость за то, что именно эта красивая и смелая молодая женщина является его женой! Но тут же поспешил отогнать от себя столь необычное чувство.
Столько времени и усилий было потрачено, но она в итоге умудрилась сбежать из монастыря и появиться на охоте! Филипп до сих пор не мог понять, как ей это удалось?!
Наконец король заговорил: — Мадам дю Плесси-Бельер, если не ошибаюсь? — громко спросил Людовик.
— Его Величество так добры, что вспомнили меня?
— Напротив, мы о Вас помним, и как нам кажется, помним много лучше, чем Вы о нас, — ответил Людовик XIV, призывая свое окружение в свидетели такой неучтивости и такой неблагодарности. — Ваше здоровье наконец поправилось, мадам?
— Благодарю Ваше Величество, мое здоровье всегда было от¬менным. Тогда отчего вы трижды отклонили наши приглашения?
— Сир, простите, но мне никто не сообщал об этих приглашениях.
— Вы меня удивляете, мадам. Я лично уведомил мессира дю Плесси о своем желании видеть вас на всех придворных праздниках. Сомневаюсь, чтобы он по рассеянности забыл об этом.
— Сир, наверное, мой супруг полагает, что место молодой женщины дома, за вышиванием, а ослепительный блеск и чудеса королевского двора лишь отвлекут ее от строгого домашнего порядка.
Головы придворных как по команде, вслед за королем повернулись в сторону маркиза. Король, казалось, обо всем догадался. Он расхохотался.
— Маркиз, куда это годится! Вы ревнивы настолько, что не останавливаетесь в выборе средств, лишь бы спрятать от посторонних глаз то прелестное сокровище, которым обладаете? Поверьте, алчность завела вас слишком далеко! На сей раз я Вас прощаю, но повелеваю Вам радоваться успехам мадам дю Плесси.
Филипп, со шляпой в руке, склонился в низком поклоне, выражая безропотное послушание. Что же, он подумает над сложившейся ситуацией после охоты.
И думать он мог сколько угодно, но сделать ничего не мог.
Эта хитрая бестия – его жена – все время оказывалась на шаг впереди. А главное, что она втянула в их маленькую игру короля, и тот принял ее сторону.
Маркиз в который раз убедился, что его жена – весьма пронырливая особа. Каким-то образом она умудрилась завладеть расположением короля, и он даже долго беседовал с нею с глазу на глаз, к тому же еще и дал разрешение на представление ее детей ко двору.
Вот змея! Дьявольское отродье, - думал Филипп. Стоило ей только просунуть свой нос ко двору, и ее уже не выгнать оттуда пинками. Вцепилась мертвой хваткой!
Уже на следующий день после псовой охоты король отчитал его за то, что не передавал приглашения жене, приказал помириться и быть с ней полюбезней. Филипп, скрипя сердце, пообещал сюзерену, что приложит все усилия, чтобы исполнить приказ Его Величества. И он действительно пытался это сделать и, возможно, в душе был даже не против примириться с женой, но из-за ее вызывающего поведения не хотел признавать этого.
Увидев Анжелику во время спектакля, Филипп пробрался к ней сквозь толпу придворных и попытался как можно любезнее спросить, нравиться ли ей новая пьеса Мольера. Конечно же, реакция ее была предсказуемой: она не поверила в его намерения помириться и с подозрением наблюдала за ним. Он не стал скрывать, что действует по воле короля, она, казалось, была разочарована – это развеселило его. Маркиз попытался было завести с ней разговор о театре, но она во всем искала подвох. После окончания спектакля он взял ее за руку, чтобы вместе выйти из зала, но она и здесь повела себя так, словно он хочет съесть ее.
Филипп с насмешкой промолвил: — Не бойтесь, я вас не укушу. Разумеется, и не причиню вам вреда прилюдно: таков основной принцип псовой охоты. Выучка должна проводиться при закрытых дверях, с глазу на глаз. Итак, давайте подведем счет в нашей игре, будете слушать? Тур первый. Первую партию вы выиграли, заставив меня жениться. Я выиграл вторую, подвергнув вас ма¬ленькому заслуженному наказанию. Но решающая партия осталась за вами, потому что вопреки моим запретам вы появились и Версале и были приняты при дворе. Я признал себя побежденным, и мы приступили ко второму туру. Я выиграл первую партию, похитив вас, вы выиграли вторую, сбежав из монастыря. Мне бы очень хотелось знать, как вам это удалось? Короче, мы вновь оказались на пороге решающей партии. Кому же достанется победа на сей раз?
— Это решит судьба.
— И сила нашего оружия. Возможно, и в этой партии вы вый¬дете победительницей. У вас большие шансы. Но берегитесь! Предупреждаю: весь турнир выиграю я. У меня репутация человека, который всегда добивается своего, а со временем я обычно укрепляю свои позиции. Готов держать пари, что однажды благодаря моим усилиям вы окажетесь в захолустном монастыре за прялкой и без всякой надежды выйти из заточения. Поспорим?
— А я держу пари, что когда-нибудь вы безумно полюбите меня! Поспорим?
Филипп остановился и сделал глубокий вздох, словно само предположение о подобном исходе дела до глубины души потрясло его. На самом же деле он испытывал какую-то непонятную слабость по отношении к ней, порой какую-то странную нежность.
Он так и стоял, молча, глядя на нее, а она между тем с улыбкой продолжала: — Ну так что же? Давайте поспорим, раз вы предложили пари. Если выиграете вы, я передам вам все свое состояние, все торговые предприятия и корабли. К чему мне богатство, если я буду томиться в монастыре, покорная, сломленная, лишенная рассудка от обрушившихся на меня бед?
Она снова насмехается, подумал маркиз. —Вы смеетесь, — сказал Филипп, глядя на жену, — вы смеетесь, — повторил он, и в его голосе прозвучала угроза.
- А чего же Вы хотите, нельзя же все время плакать?
Она подняла голову, и он снова увидел у основания ее изящной шеи синяки, их не могло скрыть даже ожерелье, которое она надела.
Снова Филиппу стало не по себе, ведь по его вине она теперь ходила в синяках. Боже, но почему все так?!
Он все думал над ее словами и мысленно сравнивал эту женщину с юной девочкой, чья ручка лежала когда-то в его руке, руке красавца-кузена… — Но если выиграю я, Филипп, — прошептала Анжелика, глядя в его голубые глаза, — я требую, чтобы вы подарили мне золотое колье, которым ваша семья владеет с незапамятных времен первых королей и которое каждый старший сын должен надеть на шею своей невесты. Я не помню всех подробностей легенды, связанной с этим укра-шением, но в нашем краю рассказывали, будто оно обладает особой колдовской силой и дарует женщинам семьи дю Плесси-Бельер исключительное мужество. Со мной вы пренебрегли традицией.
— Потому что вы не нуждались в этом колье, — резко ответил Филипп.
Он оставил супругу и широким шагом пошел из парка ко дворцу. Ну, вот, теперь ей еще и колье подавай!
Мужество… Ей его и так не занимать… ну, что же, посмотрим, будет ли она и дальше держаться так же стойко или нет?
И она держалась, все время держалась, а он решил быть от нее подальше, не зная, что с ней делать.
Но, видимо ему теперь навсегда придется забыть о спокойной жизни, потому как его жена не может жить без приключений. И всегда умудряется поставить его в неловкое положение, а сама выходит сухой из воды. И даже теперь, все обернулось как нельзя более, кстати, именно для нее.
И хотя виновницей скандала происшедшего в Фонтенбло была именно она, но проигравшим оказался снова Филипп. Теперь он сидит осмеянный за толстыми тюремными стенами, в то время как она, без зазрения совести ведет привычный образ жизни, да еще и, наверняка, рада, что снова оставила мужа в дураках! Но почему тогда он все время видел ее зеленые глаза полные слез, когда она смотрела на него после дуэли? Нет! Он передернул плечами, как будто хотел освободиться от нежелательной слабости. Все это притворство, холодный расчет и не более.
Сколько времени он уже провел в этих стенах? Филипп усмехнулся, надо же, и сам потерял счет дням. Сколько он здесь? Неделю, две, а может больше?
За дверью послышались шаги, затем последовала какая-то возня и наконец звук открывающегося засова. В камеру вошел комендант.
- Месье маркиз дю Плесси-Бельер,- сказал он поклонившись, - Его Величество письмом уведомил меня, что отныне Вы свободны и Вам надлежит немедля прибыть в Версаль для получения дальнейших указаний.
Выйдя из Бастилии, Филипп тотчас же отправился в Версаль, дабы засвидетельствовать сюзерену свое почтение и получить дальнейшие распоряжения. В Версаль он прибыл уже под вечер, его попросили немного подождать и вскоре проводили в кабинет, в котором король проводил совещания и принимал просителей. Людовик сидел в глубоком кресле, внимательно изучая документы, разложенные перед ним на столе.
Маркиз склонился в глубоком поклоне. Его Величество подняв голову и произнес: - Мы рады видеть Вас, маркиз в добром здравии, Ваша рана затянулась?
-Да, сир, благодаря стараниям тюремного хирурга, моя рана уже зажила.
Король улыбнулся.
-Что же, прекрасно, значит, Вы вполне можете приступить к своим обязанностям маршала Франции. Я решил отправить Вас на время в Пикардию, дабы Вы подготовили все к предстоящей кампании.
-Как прикажет Ваше Величество, - с поклоном ответил маркиз.
-Надеюсь, маркиз, что Вы успели, сидя в Бастилии обдумать свое дальнейшее поведение и извлекли надлежащий урок из наказания?
-Да, сир.
-Признаюсь, что я не собирался так быстро прощать Вас, месье,- признался Людовик, - но мадам дю Плесси на коленях и со слезами на глазах, умоляла меня выпустить Вас из Бастилии. И именно ей, Вы обязаны столь скорому своему освобождению.
Филипп промолчал. Он мысленно представил коленопреклоненную Анжелику в этом самом кабинете. Неужели она способна просить, умолять? Ради него? Разве не ей на руку его пребывание в тюрьме? Он не мог поверить в это.
- Она так же поведала мне истинную причину происшедшего скандала, повлекшего за собою дуэль, - продолжал король.- И я сделал вывод, что Вы маркиз, виноваты в случившемся много больше, нежели Вашей супруга.
Филипп не проронил ни слова в ответ.
Людовик нахмурил брови.
- Вы молчите? Должен заметить месье, что я уже давно слышал о Вашей репутации грубияна, но не придавал особого значения слухам, теперь же, я своими глазами убедился в их правдивости, увидев укушенную руку мадам дю Плесси.
Маркиз стоял неподвижно, словно ледяная статуя, но взгляд его был прикован к фигуре короля. Значит, подумал Филипп, она все рассказала? Только забыла упомянуть, почему все именно так.
- Я понимаю, что между супругами иногда возникает недопонимание, но решать это таким жестоким образом…Не могу поверить, что Вы настолько безразличны к своей супруге, что способны причинить ей такую боль. Кстати, почему мадам дю Плесси-Бельер не живет в Вашем доме? – спросил вдруг Людовик.
- Сир, после свадьбы у нас с женой сложились весьма сложные отношения и не думаю, что она бы захотела жить со мной под одной крышей.
- Странно. Мадам дю Плесси я так же задавал этот вопрос, но она ответила мне, что Вы, маркиз, никогда не приглашали ее в свой дом.
- Сир, если я и не делал этого, то только потому, что ожидал отказа с ее стороны, поэтому счел излишним просить ее об этом. Король внимательно смотрел на собеседника.
- Вот как?
- Именно так, сир.
Король поднялся, выйдя из-за стола, он подошел к окну, на котором блестели капли дождя. Не поворачивая головы, он спросил:
- А правда ли маркиз, что Вы бьете Вашу жену, притом публично?
Филипп продолжал молчать. Он вспомнил, как ударил ее по лицу, в ярости из-за надписи на двери. Это было на глазах у десятка придворных.
- Так, правда это или нет? Мадам дю Плесси ответила мне, что это не так, но у меня есть основания думать, что она сказала так с целью оправдать Вас. Я жду ответа, месье.
- Сир, я признаю, что это имело место быть единожды, но у меня были на то веские основания. И я тысячу раз сожалею о своей несдержанности.
Король повернулся лицом к маркизу и взгляд его омрачился.
Он произнес, чеканя каждое слово: - Надо сказать маркиз, что какими бы вескими не были причины, побудившие Вас совершить этот поступок, они не оправдывают публичное рукоприкладство. Я ценю галантность по отношению к дамам. И не желаю видеть при моем дворе господ, которые своим поведением могут дать повод думать, что французские нравы остались грубыми и даже варварскими, - на последних словах король сделал акцент.
- Вы сто раз заслуживаете ту неприятность, которая с Вами произошла и на месте мадам дю Плесси, я не стал бы проливать слез, и просить о вашем освобождении. Надеюсь, что на этот раз Вы учтете мое мнение, маркиз.
- Я приму это к сведению, Ваше Величество и хочу уверить Вас, что подобного больше не повториться.
- Я надеюсь на это, - ответил король. – А теперь можете идти маркиз, - более миролюбивым тоном продолжал он, - я надеюсь, что на рассвете Вы без промедлений оправитесь в Пикардию.
Маркиз поклонился в знак полнейшего подчинения и вышел из кабинета.
Всю дорогу из Версаля в Париж он не переставал думать о разговоре с королем.
Подумать только Анжелика приходила и просила за него.
Анжелика.
Он никогда не называл вслух жену по имени, только про себя.
А имя у нее красивое. Медленная улыбка заиграла на губах Филиппа.
Она постоянно звала его по имени, а он не мог, да и не хотел обращаться к ней так. Словно боялся, что это как-то может сблизить их.
Она плакала из-за него? Плакала стоя на коленях?!
Защищая его, солгала королю. Никогда бы он не подумал, что так много значит для нее, она скорее должна прыгать от радости, что избавилась от него на время.
Надо бы, пожалуй, навестить ее, но на это нет времени. Сейчас нужно собрать вещи для поездки в Пикардию, а вот когда он вернется, то, возможно, все же сделает это.
Мария-Антуанетта Прочла пока только первую часть. Я в восторге! это он! Есть несколько словесных оборотов, которые резанули глаз.
цитата:
и на душе будто похолодело
резануло глаз слово "будто". Может его опустить?
цитата:
подняв при этом кучу снежной пыли.......................устремляясь в прогалину с такой бешеной скоростью.
первая часть взята у Голон, наверное, поэтому зацепилась глазами. А вторая часть - не могу объяснить. Может быть попробовать перестроить немножко фразу? Она несколько пафосная. Ну, мне показалась такой..
цитата:
Маркиз дю Плесси-Бельер только казался рассеянным, словно старый ученый,
а тут... образ ученого никак не клеится к внешнему виду Фили, переданному Голон. Скорей он юноша, Нарцисс, рассеянный, отрешенный, поэтичный, который соответствует образу "нюхать маргаритки на лугу". Предлагаю резать ученого к чертовой матери, не дожидаясь перитонитов (с) Во всем остальном мне ООООЧЕНЬ понравилось. Буду читать дальше. Я там уже увидела фразу "мадам Шоколад"
было бы интересно даже без подробного цитирования авторского текста, особенно монологов (мы же его наизусть знаем), а у тебя и так ного своего, интересного.
Отправлено: 07.09.11 16:51. Заголовок: Psihey пишет: было ..
Psihey пишет:
цитата:
было бы интересно даже без подробного цитирования авторского текста, особенно монологов (мы же его наизусть знаем), а у тебя и так ного своего, интересного.
ППКС. Отсылки к авторскому тексту огут иметь смысл, когда в твоем тексте все вывернуто наизнанку. А подтверждать мнение Голон и повторять ее обороты, по-моему, лишнее. Вообще мне очень понравилось. Хотя чувств и мыслей Филиппа все же маловато, ИМХО - вот сцена в Бастилии и в карете в этом смысле хорошо раскрыта (хотя в Бастилии он мог мучаться еще и от того, что Лозен-то не кто попало, а друг детства; и с ним тоже стоило бы объясниться, в тюрьме или после нее: у них же потом отношения были не совсем уж из рук вон плохие)
Отправлено: 07.09.11 19:29. Заголовок: Ariadna пишет: Я в..
Ariadna пишет:
цитата:
Я в восторге! это он!
Я рада Ariadna пишет:
цитата:
резануло глаз слово "будто". Может его опустить?
опустим, так и быть Ariadna пишет:
цитата:
первая часть взята у Голон, наверное, поэтому зацепилась глазами. А вторая часть - не могу объяснить. Может быть попробовать перестроить немножко фразу? Она несколько пафосная. Ну, мне показалась такой..
попробуем)) Ariadna пишет:
цитата:
а тут... образ ученого никак не клеится к внешнему виду Фили, переданному Голон. Скорей он юноша, Нарцисс, рассеянный, отрешенный, поэтичный, который соответствует образу "нюхать маргаритки на лугу". Предлагаю резать ученого к чертовой матери, не дожидаясь перитонитов (с)
и тут подумаем и быть может исправим:)) Psihey пишет:
цитата:
было бы интересно даже без подробного цитирования авторского текста, особенно монологов (мы же его наизусть знаем), а у тебя и так ного своего, интересного.
ну, мне просто хотелось передать в тех сценах именно мысли Филиппа между монологами, а не Анжелики, как в книге, а сделать это без монологов достаточно нелегко:)) короче - это чтоб понятнее было)) Zirael пишет:
цитата:
хотя в Бастилии он мог мучаться еще и от того, что Лозен-то не кто попало, а друг детства; и с ним тоже стоило бы объясниться, в тюрьме или после нее: у них же потом отношения были не совсем уж из рук вон плохие)
ну, ему тогда не до того можно сказать)) друг или не друг ему Лозен, а выставил его рогоносцем перед всем двором и думаю. что спасибо ему Филя точно говорить не собирался)) Вот в армии они и объясняться, когда все поутихнет, а в тот момент и Лозен был разгорячен, поэтому ни о каком примирении (тогда) и речи быть не могло))
Отправлено: 07.09.11 19:43. Заголовок: Ariadna пишет: а ту..
Ariadna пишет:
цитата:
а тут... образ ученого никак не клеится к внешнему виду Фили, переданному Голон. Скорей он юноша, Нарцисс, рассеянный, отрешенный, поэтичный, который соответствует образу "нюхать маргаритки на лугу". Предлагаю резать ученого к чертовой матери, не дожидаясь перитонитов
Мария-Антуанетта пишет:
цитата:
и тут подумаем и быть может исправим:))
Припоминаю, что "старый ученый" проскальзывал в одном из старых переводов. Впрочем, соглашусь с Ariadna, эффект получился совсем не тот.
Мария-Антуанетта пишет:
цитата:
ну, мне просто хотелось передать в тех сценах именно мысли Филиппа между монологами, а не Анжелики, как в книге, а сделать это без монологов достаточно нелегко:)) короче - это чтоб понятнее было))
Поддерживаю! Несмотря на то, что мы все знаем наизусть, это была вариация на тему восприятия диалога именно Филиппом. Здесь было лишь два выхода: либо переводить все в косвенную речь, либо оставить в прямой. Ни тот, ни другой вариант не проигрывает.
Люба, дорогая, спасибо тебе за твой труд! Характер Филиппа ты уловила прекрасно!
возможно, мне аж самой интересно, что он будет думать, когда вернется из армии, а там сюрприз в виде бэби)
Ну, если автору интересно, то это уж пол дело сделано Я очень рада. Мне вообще все так нравится - как сюда не заглянешь, так обязательно что-то новенькое. В этом году прям все активировались - столько новых фантазий. Филипп процветает
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 41
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Есть несколько словесных оборотов, которые резанули глаз. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума