Форум

- Итак, Колен, теперь ты корсар на службе у его величества Людовика, - задумчиво протянул я, рассматривая грамоту, подтверждающую этот его новый статус. И его право на мои земли.

Черт возьми, у него были официально заверенные бумаги на земли, которые я привык считать своими, которые я завоевал в честной борьбе с французами, англичанами, индейцами и даже самой природой Нового света, яростно противившейся вторжению чужака. Чего стоят все мои соглашения с индейскими вождями, все мое золото, все влияние, которое я приобрел ценой почти нечеловеческих усилий, если король одним росчерком пера лишает меня всего этого! И уже во второй раз...

Но я не мог позволить ему восторжествовать. Только не теперь, когда жизнь, казалось, начала налаживаться, когда все мои замыслы наконец-то начали осуществляться, а идеи - реализовываться. У меня был план, безумный, почти безнадежный, но способный все расставить по своим местам. И если бы только он не затрагивал самые потаенные глубины моего сердца, если бы не рвал душу, не заставлял сомневаться в самом себе и в той, которую я, несмотря ни на что, продолжал любить, он бы казался мне безупречным.

Я делал вид, что изучаю документы, лежащие на столе, задавал Колену какие-то вопросы, едва слышал его ответы, а в голове крутилась мысль: "Смогу ли я осуществить то, что задумал? Выдержу ли я эту муку? Разумно ли это, в конце концов?!"

В раздражении я оттолкнул от себя ворох карт, несколько свитков упало на пол, но я этого даже не заметил. Я вплотную подошел к Колену и тихо сказал:

- Я вижу лишь один выход из сложившейся ситуации - ты станешь губернатором Голдсборо.

Минуту он изумленно смотрел на меня, потом в ярости сжал кулаки и отрицательно помотал головой.

- За кого ты меня принимаешь? За собаку, которой достаточно бросить кость, чтобы она радостно заурчала и стала лизать руки хозяина? Я никому не принадлежу! Только себе и Богу. И только перед ним я буду держать ответ, когда ты меня повесишь.

Увы, я не мог позволить себе такой роскоши - повесить его, он был необходим мне для успешной реализации моих планов. Без него и его добровольного согласия вся моя затея летела к черту. И кроме того, Анжелика никогда бы мне этого не простила, с трудом признался я самому себе. И от осознания того, что мои решения мне не принадлежат, и зависят от женщины, которую я уже не мог с полной уверенностью назвать своей, меня охватывало чувство бессильной злобы.

В раздражении я стал мерить шагами комнату, изредка бросая на этого упертого нормандца оценивающие взгляды. Не выдержав напряженного молчания, сгустившегося между нами, он отрывисто спросил:

- Зачем тебе это?

- Какая выгода для меня, ты спрашиваешь? Что ж, я отвечу. Мне нужен такой человек, как ты, умный, надежный, близкий людям, которые составляют основу этого поселения. Они могут любить меня, ненавидеть, бояться, но я для них навсегда останусь далеким и непостижимым. Они не поймут ни моих устремлений, ни моих замыслов. Ты - другое дело. Я помню тебя в Мекнесе, короля рабов, непокоренного и несгибаемого, не боявшегося самого Мулея Измаила. Ты сможешь силой своего авторитета держать их в узде, и проводить политику, необходимую мне. И все будут в выигрыше.

- В выигрыше будешь только ты, - проворчал пират, запуская пятерню в свою густую взъерошенную гриву.

Я вспомнил, как на острове Анжелика, смеясь, ласкала рукой его волосы, как нежно смотрела на него, как дрожал ее голос, когда она говорила с ним, и красная пелена ревности застила мой взор. В ярости я шагнул к нему и схватил за обшлага камзола.

- В выигрыше будут все! - с нажимом сказал я.

Он растерянно посмотрел на меня.

- Все, - повторил я. - Ты избежишь веревки, Голдсборо получит достойного губернатора, а Анжелика, - я слегка запнулся. Мне невыносимо тяжело было произносить ее имя, обсуждать ее с ним, но другого выхода у меня не было. Я продолжал:

- А Анжелика будет оправдана в глазах всех этих людей. Понимаешь?

Я смотрел в его глаза, в глубине которых плескалась та же боль, что терзала и мое сердце, я видел, как ему сложно говорить о ней, тем более со мной, своим счастливым соперником, как он считал. Я же не был в этом уверен. Она, черт возьми, любила его! Она сама не осознавала силу своего чувства, но она любила его...

Несколько долгих минут мы смотрели друг на друга, потом он тяжело вздохнул и кивнул. Я отпустил его и вернулся обратно к столу. Да, я одержал победу, но не обернется ли она для меня поражением? Я видел, как боролись с искушением эти двое, смогут ли они сдерживать свои чувства и дальше?

Я позвал стражу, и Колена увели. Невыносимая усталость навалилась на меня, я почти не спал все эти дни, с тех самых пор, как Курт Ритц принес мне новости об Анжелике и ее предполагаемой измене. Я старался не думать о том, что же произошло тогда между ней и Коленом на корабле, я гнал прочь от себя эти мысли, которые ядовитыми змеями отравляли мое сердце. Я чувствовал, что слабею, что капля за каплей теряю свою силу, свою энергию, что только гордость удерживает меня на краю отчаяния.

На острове я невыносимо страдал, каждую минуту ожидая непоправимого, видя нежные взгляды моей возлюбленной, моей жены, обращенные к другому. Мне казалось, что мне легче было бы пережить ее реальную измену, тогда бы я точно знал, чего она стоит, и мне было бы проще презирать и ненавидеть ее. Но видеть проявления ее неподдельного и чистого чувства к действительно достойному человеку, ощущать то внутреннее напряжение, которое сквозило в каждом ее жесте, взгляде, слове, когда она отчаянно боролась сама с собой, было выше моих сил. Как же наивен и глуп я был, когда думал, что она только моя, навсегда, что связывающие нас узы нерушимы! Увы, оказалось, что она все та же ускользающая сквозь пальцы мечта, недостижимая и манящая.

Машинально я откинул крышку стоявшего на столе сундучка с изумрудами, отнятыми у Золотой Бороды. Некоторое время я бездумно смотрел на них, потом протянул руку и достал один необыкновенной величины изумруд, поднял к глазам и углубился в его созерцание при свете факела.

Мне казалось, что в его таинственной глубине я различаю картинки еще недавно такого счастливого прошлого, когда мы гуляли вдвоем с ней по лугам, где цвели дикие гиацинты. Мы были опьянены новой жизнью на этой пустынной земле, которая была в нашем полном распоряжении. Я влюбленно смотрел на нее и целовал, целовал, пока мы не падали в изнеможении на землю, зная, что никто нас здесь не увидит…

В глазах Анжелики, поднятых к небу, отражалась зелень деревьев. И она говорила, тихо смеясь: "Дорогой мой, вы сошли с ума!"

Тогда она принадлежала только мне, мне одному, и только я один давал ей наслаждение…

И я поклялся себе, что увижу ее такой вновь, и никто и ничто больше не станет между нами. Просто не может быть иначе. Иначе... Иначе я просто не знаю, для чего мне жить дальше. Ведь только благодаря ей, Анжелике, я познал безграничное счастье любви, от которого уже не смогу отказаться.

И я слегка улыбнулся, когда почувствовал, что напряжение последних дней стало потихоньку меня отпускать. Теперь я был полностью уверен в правильности принятого мной решения. Все будут в выигрыше. И пусть даже ценой этого хрупкого равновесия будет моя, в сущности, уже бесполезная гордость...