Отправлено: 27.10.15 18:52. Заголовок: Час до рассвета.

Автор: адриатика
Соавтор: Zirael
Пара: А/Ф
Рейтинг: NC-17
Размер: макси
Права на героев принадлежат А.Голон
Краткое содержание: Филипп тяжело ранен под стенами Доля...



Арт By HildaA

 Отправлено: 27.10.15 18:53. Заголовок: Положи меня, как печ..

Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный.
Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее.
Песни песней Соломона




Филипп ранен! Ее внутренний голос кричал: «Я знала... знала, что это случится!». Город приближался, уже виднелись пушки и ощетинившаяся пиками пехота, вставшая неподвижным каре. Но Анжелика смотрела только на пеструю группу военных около передовых орудий.
Когда она подскакала ближе, какой-то всадник отделился от этой группы и помчался ей наперерез. Анжелика узнала Пегилена де Лозена. Она крикнула, задыхаясь:
– Филипп ранен?
– Да.
– Серьезно?
– Да.
Анжелика побледнела и, если бы не сидела на лошади, ее ноги точно подкосились бы от внезапной слабости, которая пронзила все ее тело. Она попыталась безуспешно найти самообладание, ее голос срывался.
– Где он?
– В палатке, недалеко от передовой. Его состояние тяжелое.
– Я хочу его видеть. Отведите меня к нему.
Пегилен не двинулся с места.
– Сейчас это невозможно мадам. Ранение очень серьезное и лучше сейчас его не беспокоить. Ваш муж рисковал самым бессмысленным образом. Практически на глазах короля он бросился под пули, проявив безрассудство.
Голос де Лозена слышался в голове Анжелики эхом, доносящимся откуда-то издалека, а пульс в висках отстукивал барабанную дробь.
-Пропустите меня! Я имею права увидеть своего мужа!
Вероятно, по ее лицу Пегилен понял, что Анжелику в этом состоянии не остановят ни уговоры, ни угрозы, ни залпы сотни пушек неприятеля.
– Хорошо, мадам, я отведу вас к нему, – кивнул он и подобрал поводья. – Следуйте за мной, только будьте осторожны, мы находимся на передовой.

 Отправлено: 27.10.15 18:54. Заголовок: Анжелика сидела на ..

Анжелика сидела на пуфике, положив скрещенные руки на подоконник. Сегодня впервые перестал моросить дождь. В разрывах туч показалось бледно-голубое небо. Косые солнечные лучи пронизывали золотистым светом унылую осеннюю серость, освещая грязные улицы и дома с коричневыми черепичными крышами.
Громкий перезвон колоколов на башне собора Норт-Дам заставил Анжелику выйти из забытья. Она уже знала, что король, приняв капитуляцию Гре, желает по пути в Париж еще раз посетить столицу завоеванной провинции. Ей сообщили, что он хотел бы навестить раненого маршала дю Плесси. Некто из окружения господина Лувуа, прибывшего на день раньше своего повелителя, чтобы уладить кое-какие административные формальности, принес маркизе записку от государя.
Людовик въезжал в город полновластным правителем, хотя жители Франш-Конте, оправдывая название своей провинции, мечтали о невозможном нейтралитете, не желая подчиняться ни французам, ни испанцам. Они догадывались, что столь сокрушительным поражением обязаны предательству своих именитых граждан, и это наполняло их сердца горечью.
Доль пал после первой атаки
Гре сдался не дожидаясь атак
Жу и Сент-Аньес отдали без боя ключи
Разве, скажите было не так?
Французы захватили нас без атак.
В этих стихах, звучавших на рынках и в салонах, выражалось народное разочарование. Но пока провинция была оккупирована французскими войсками, Его величество встречали как победителя, в его честь звонили колокола, его принимали со всей пышностью, на которую только были способны, пока исполнительный господин де Лувуа диктовал муниципалитету текст присяги наихристианнейшему королю.
Анжелика прошла в соседнюю комнату, где под действием лаундаума спал Филипп. В кресле, придвинутом к изголовью кровати, дремал верный Ла-Виолетт.
В комнате было сильно натоплено – духота стояла невыносимая. Врач был категоричен: раненый должен находиться в тепле.
К вечеру Филиппу снова стало хуже. Он метался в бреду, поднялся жар. На пороге черной тенью возник духовник маркиза.
– Маршала надо соборовать, мадам, – говорил аббат де Карет, и красные языки каминного пламени плясали в его глазах.
– Не отдам. Уходите все вон, – яростно шипела Анжелика, закрывая собой ложе, на котором бился в горячке раненый муж.
Весть о том, что маршал умирает, разнеслась со скоростью лесного пожара. Король так и не пришёл, ведь монархам нельзя видеть смерть.


Ожидание…
И тоскливая безнадежность, помимо воли всплывшая откуда- то из глубины прошлого: мир будто опять погрузился в тревожно-серую мглу, где все пять чувств смешались и притупились, а сознание болезненно отсчитывает удары пульса. Сколько можно еще ждать, заглядывая в глубину сердца, заполненного до краев отчаянием, нанизывать воспоминания на нити судьбы, пытаясь разгадать причудливый узор, выплетаемый неумолимыми мойрами?
Сидя у изголовья кровати, на которой лежал раненый Филипп, держа его за горячую неподвижную руку, Анжелика без конца повторяла его имя, как молитву, пытаясь раздуть пламя угасающей жизни.
– Филипп…
Филипп в розовом… Филипп в голубом… На нем белоснежный с золотом камзол… светлый парик… красные каблуки… Филипп гладит по голове маленького Кантора… Филипп держит новорожденного сына.
– Филипп…
Филипп с кинжалом в руке мертвой хваткой сжимает горло волка.
– Филипп…
Филипп дю Плесси-Бельер, настолько красивый, что король называет его Марсом, а художник увековечил его черты на плафоне Версальского дворца – Бог войны в колеснице, влекомой волками.
– Филипп…
Я люблю тебя… Ты был первым, кто заставил трепетать мое юное сердце.
– Филипп…
Стаи воронов, облаченных в шелка и кружева, слетелись сюда, дожидаясь известия о твоей смерти, прикидывая, кому достанется маршальский жезл.



Анжелика резко открыла глаза, как будто внутренний голос разбудил ее. Испугавшись, что проспала несколько часов, она взглянула на большие часы из светлого оникса, стоявшие на камине и поняла, что прошло, должно быть, не больше получаса. Она с тревогой посмотрела на мужа. «Только бы не стало хуже», – мысленно взмолилась она, но ничего не изменилось, только повязки на груди еще сильнее окрасились алым. Анжелика дернула шнурок звонка, и почти тотчас в комнату вбежал испуганный Ла-Виолетт.
– Разбуди врача. Твоему господину нужно сделать перевязку.
– Сию минуту, госпожа маркиза.
Когда дверь за слугой закрылась, Анжелика подошла к столу, собираясь взять бинты, мази и кувшин с водой, приготовленные заранее, но сначала смочила губку, чтобы вытереть пот и запекшуюся кровь.
Она замерла, услышав за спиной тихий стон:
– Воды, - еле слышно прошептал пересохшими губами Филипп.
Анжелика вскрикнула от радости и, выронив губку, дрожащей рукой потянулась к серебряному кувшину. Подбежав к мужу, она бережно приподняла ему голову, поднося чашу с водой к его губам. Бледное лицо Филиппа в обрамлении белокурых волос походило на мраморное изваяние.
– Слава Богу! Вы пришли в себя, – проговорила Анжелика.
Она погладила мужа по голове, откинув назад слипшиеся от пота пряди, и нежным материнским жестом прижалась губами к пылающему лбу.
– Где я? Что произошло? – Филипп говорил медленно и тихо, так как был очень слаб. Он попытался приподняться на постели, оглядывая ничего не видящим взглядом полутемную комнату, но ему не удалось, и после нескольких судорожных попыток голова вновь бессильно откинулась на подушку, а лицо побледнело еще сильнее.
– Не волнуйтесь, все хорошо, главное, вы живы, я рядом…
Филипп как будто узнал голос жены и тут же успокоился. Он накрыл ее руку своей ладонью и легонько сжал кончики пальцев. Это легкое рукопожатие напомнило Анжелике их встречу перед королевским шатром в тот роковой вечер, едва не ставший для них последним. Глаза наполнились слезами, и лицо мужа, белое, как подушка, на которой он лежал, утратило отчетливое очертание. С губ рвался вопрос, полный неизъяснимой горечи: «Филипп, зачем вы это сделали?»…
Когда, наконец, явился врач, в сопровождении помощников, маркиза рассказала ему, что муж приходил в себя, и ему стало лучше, но тот воспринял эту новость весьма скептически:
– Я не хочу расстраивать вас, сударыня, но краткосрочное улучшение – явление весьма распространенное, за ним часто следует резкое ухудшение…
– Замолчите, ради Бога! – прервала его Анжелика. – Не нужно делать никаких прогнозов… Просто осмотрите его раны и смените повязку,- устало добавила она.
За оставшуюся ночь Филипп еще несколько раз приходил в себя, но потом снова впадал в беспамятство. Руки у раненого то холодели, то горели огнем; он то и дело тянулся к повязкам, стараясь сорвать их слабеющими пальцами, которые молодая женщина без труда удерживала в своих ладонях, не давая ему навредить себе… Он метался и бредил, и Анжелика, склонившаяся над ним с влажной губкой, трепетала, различая среди этих бессвязных речей свое имя. Жар спал только под утро, и Филипп, наконец, уснул.
Стоя у зеркала, молодая женщина окинула себя взглядом. Рукой провела по волосам и внезапно застыла. «Еще одна седая прядь! Что ж! Судьбе угодно писать по золоту!» Ее боль, ее слезы, ее страдания - все запечатано здесь, словно вехи ее удивительной истории. В бессилии опустившись на кровать, она вдруг улыбнулась новому дню. Надежда никогда не покидала ее.
«Филипп пережил эту ночь..»

 Отправлено: 27.10.15 18:54. Заголовок: - Мадам, мадам, про..

- Мадам, мадам, проснитесь.
Настойчивый голос проникал в сознание населенное бессвязными видениями: Филипп в золотой колеснице, запряженной волками, летит во главе Французской кавалерии на штурм города, впереди воздвигается огромная фигура короля, глаза его метают молнии, испепеляя все вокруг…
– Мадам, мадам….
Очнувшись, Анжелика резко села на постели.
-Что... это Филипп? ... говори…
-Нет, нет, госпожа, успокойтесь, с маршалом все в порядке, он спит, – быстро ответила служанка. – Прибыл посланец от короля... Вас хочет видеть месье де Жерве.
–Хорошо... Передай, что я скоро выйду. Позови Жавотту и завари мне чашку чая с вербеной.



Месье де Жерве отвесил ей низкий поклон.
– Его величество велел передать вам, чтобы вы ожидали его в самом скором времени. Сейчас он дает аудиенцию главам городских коллегий. По окончании государь навестит вас.
Анжелика кивнула.
– Благодарю, месье.
– Каково состояние маршала?
– О, ему гораздо лучше. Кризис миновал и теперь можно надеяться на благополучный исход.
– Я рад, – вежливо ответил де Жерве. – Я передам ваши слова Его Величеству.


Жавотта разложила перед ней туалеты: шелк, бархат, парча, невесомый газ, сверкающие переливы драгоценной вышивки – Анжелика никогда не переставала почти по-детски радоваться этой роскоши. Но сейчас она отмахнулась, даже не глядя на великолепные платья:
– Убери. Я должна выглядеть как женщина, которой нечего терять.


Время перевалило за полдень, когда Анжелике доложили о приходе короля. Людовик вошел в сопровождении принца Конде, маркиза Лувуа, графа де Лозена и еще нескольких высокопоставленных дворян из своей свиты. Анжелика встретила монарха в передней, прилегавшей к покоям маршала. Она сделала несколько шагов ему навстречу, затем присела в глубоком реверансе.
– Встаньте, сударыня, - мягко прозвучал голос короля.
Маркиза повиновалась. Людовик взял ее руку и склонился к ней, давая понять этим светским жестом, что беседа будет носить неофициальный характер. Анжелика подняла голову, встретившись глазами со взглядом короля, в котором читалась теплота и участие.
– До нас дошло известие, что господин дю Плесси пошел на поправку.
–Да, сир, это так. Теперь даже самые скептически настроенные врачи говорят, что он будет жить, но он еще слишком слаб. Почти все время он находится под действием сонного настоя.
-Это поистине счастливая весть, – с улыбкой произнес Людовик. Он взял маркизу за руку и увлек ее к окну. – Тут так мало света…
Анжелику охватила предательская слабость. Теряя решимость, она боялась снова показаться неубедительной. Она понимала одно – тогда в гостинице король не поверил ей! Если бы он не принял ее робкое «нет» за невысказанное «да», возможно не случилось бы беды.
– Беспокойство по-прежнему не отпускает меня, – пожаловалась она.
– Понимаю. Когда я увидел вас в то утро, когда ранили маршала, был потрясен глубиной вашего отчаяния. Вы были безучастны ко всему, даже к моим словам. Я вспомнил, какой вы были накануне…– от волнения голос короля зазвучал глухо.
– Прошу вас, сир, – тихо взмолилась Анжелика.
– Месье дю Плесси мой друг. Известие о том, что он тяжело ранен, сильно опечалило меня.
– Сир, я не понимаю, как это могло случиться, ведь крепость с часу на час должна была сдаться.
– Маршал убедил нас, что надо провести рекогносцировку, чтобы узнать, не готовит ли неприятель сюрпризов. Пойманный шпион показал, что испанцы готовятся атаковать наши ближние позиции. С самого утра вал начали обстреливать. Маркиз так и не отказался от задуманного плана. Смелый, но весьма неосмотрительный поступок.
– Почему вы не остановили его? – вырвалось у Анжелики, которая тут же пожалела о сказанном. Но король, казалось, не был раздосадован ее вопросом.
– Мадам, мне дорог каждый солдат, который пролил свою кровь ради блага Франции, но славные победы оплачиваются человеческими жизнями. На поле сражения любой рискует быть убитым.
Анжелика только кивнула, она не поднимала глаз, сосредоточенно рассматривая золотой позумент на обшлаге королевского рукава.
– Довольно же, я не хотел бы напоминать о постигших вас испытаниях. Но что это? На вашем лице я вижу некую настороженность, словно вас гложет какое-то мучительное сомнение, или я не прав? – король наклонился к ее бледному лицу так низко, что светлые локоны его парика коснулись ее щеки. – Говорите же, я жду, – ласково велел он.
– Вы очень проницательны, сир.
Анжелика решила быть откровенной и не тратить время на пустые разговоры. Глядя королю прямо в глаза, она продолжила:
–Я хотела просить у Вашего Величества дозволения покинуть двор и отказаться от своих должностей.
– Вот как, – медленно произнес король, всматриваясь в бледное лицо собеседницы. – И что же послужило причиной для столь серьезного шага?
Анжелика молчала. Что ей делать? Рассказать всю правду? Поведать о той страшной догадке, которая мучила ее все эти дни, доводя до исступления?
– Сир…– начала было она, но осеклась, искоса глядя в сторону вельмож, стоявших в стороне и жадно ловивших каждое слово. Король, проследив ее взгляд, обратился к своей свите:
– Господа, оставьте нас.
Придворные повиновались. Кланяясь королю и маркизе дю Плесси, они один за другим покидали помещение.
Когда они остались одни, король вновь возобновил прерванный разговор:
– Итак, сударыня, чего же вы боитесь? Отвечайте!
–Ничего! Я желаю покинуть двор для того, чтобы занять положение приличествующее жене и матери семейства, иными словами, я…
– Нет! – прервал ее король, на лице которого проступило раздражение. – Я отказываюсь понимать эту ужасную непоследовательность! Мне всегда казалось, что именно этого и добивался маркиз, вы же, наоборот, стремились к свободе, и это стремление, пусть несколько неблагоразумное, выделяло вас на фоне других! А теперь передо мной словно другая женщина, я ищу в вас ту смелую, обворожительную даму, которой вы некогда были, и не нахожу. Сейчас вы похожи на… – король внезапно замолчал, пораженный воспоминанием из далекого прошлого – молодая женщина с блуждающим взглядом, в полутемном кабинете. Он смутился. У него возникло ощущение, что он персонаж трагической пьесы, в которой ему отведена весьма неблаговидная роль.
Она стояла перед ним, одетая в строгое платье, опустив глаза, плотно сжав губы, а слегка нахмуренные брови придавали ее лицу сосредоточенное, серьезное выражение. Где та сладострастная Венера, о встрече с которой он грезил еще несколько дней назад?
Молчание затянулось. Казалось, каждый из них двоих осознает всю серьезность этого разговора. Король испытывал разочарование, и Анжелика почувствовала это. На мгновение она ощутила грусть, но на сердце стало светлее, а в душе появилась уверенность, что ее счастью ничего не угрожает. Эта мысль укрепила ее дух, и она решительно сказала:
– Сир, судьбе было угодно преподать мне урок, и я восприняла его правильно.
– Даже если я отпущу вас, какой в этом прок? Я не смогу позволить господину дю Плесси оставить свои обязанности. Да и захочет ли этого он сам?
– Сир, если это потребуется, чтобы сохранять душевный покой моего супруга, я готова терпеть разлуку, ведь для того, кто любит, нет большей награды, чем счастье любимого человека.
– Это золотые слова, сударыня, но вам не потребуется разлучаться, я даю вам слово, – вздохнул король. – Могу лишь повторить: я не стану преградой вашему счастью.

 Отправлено: 27.10.15 18:55. Заголовок: Жарко…. Филипп медл..

Жарко….
Филипп медленно пробирался сквозь толпу наряженных придворных, среди которых не мог найти знакомых лиц, как ни старался. Его мучило чувство, что он куда-то опаздывает, но при всем желании он не мог идти быстрее: не то от жары, не то от усталости кружилась и болела голова и остро не хватало воздуха. Пару раз он был готов наплевать на приличия и расстегнуть тесный камзол, но всякий раз его руку словно что-то удерживало.
Внезапно он заметил, что толпа вокруг него расступается – незнакомые люди внимательно смотрели на него и отступали в сторону, освобождая ему дорогу, а за спиной он слышал шепоток, в котором красной нитью проскальзывало его имя.
– Вы что-то сказали? – не выдержав, он обернулся к нарядной даме. Та прикрыла лицо веером и медленно покачала головой, пряча под разукрашенными пластинами усмешку.
Шаг, и еще один; сам того не заметив, Филипп оказался в первом ряду. На невысокой сцене, наверное, шел спектакль – там стоял король и держал за руку женщину, что-то ей с улыбкой говоря.
– Грешно обманывать того, кто верит нам,
Но стоит проучить людей, подобных вам...
Филипп снова попробовал вздохнуть глубже, и не смог. В стоящей на сцене красиво одетой женщине он узнал свою жену, – словно почувствовав его взгляд, она повернулась к нему, не отнимая у короля своей руки, и ласково улыбнулась:
– Филипп…
Преодолевая головокружение и дурноту, он на миг закрыл глаза, а когда открыл, вместо праздничного Версаля перед ним оказались пустынные коридоры Плесси, в которых было так душно летом…
Он медленно шел по бесконечным переходам, и никак не мог найти выхода на свежий воздух. Вспомнив про камзол, он снова потянулся, чтобы расстегнуть его, вдохнуть наконец полной грудью. В руке что-то было, что мешало ему – Филипп опустил глаза вниз и увидел спелое яблоко. Он должен отдать его. Нужно найти тут диковатую девушку в сером платье, подарить ей яблоко и все будет хорошо; он ускорил шаг, невзирая на то, что чувствовал себя по-прежнему больным, и позвал ее по имени, пустив легкое эхо по каменному коридору.
Она не придет, вдруг вспомнил он, и сердце его сжалось от глухой тоски. Ее держит за руку король, и она не придет. Яблоко выскользнуло из пальцев и укатилось куда-то в сторону, а у Филиппа уже не было сил его искать.
Как же жарко…

Он сделал усилие, вырываясь из тягостного бреда, и открыл глаза. Духота никуда не делась, как и тупая тянущая боль в груди, но он чувствовал неуловимые изменения к лучшему в своем состоянии, во всяком случае, настолько, чтобы отделять наконец сон от реальности.
– Мадам?... – он повернул голову на подушке, ища глазами силуэт жены.
–Он очнулся! Позовите же доктора!– гулким шепотом вскрикнул Ла-Виолетт, его голос Филипп ни с кем никогда бы не перепутал, хоть и не мог толком рассмотреть при задернутых шторах ничего, кроме смутной фигуры. – Вам лучше, господин маркиз?
Филипп облизнул губы и неопределенно качнул головой:
– Где… где мадам маркиза? Она спит?
– Нет, не спит, господин маркиз, она у Его Величества, – говорил Ла-Виолетт, на простодушном лице которого светилась искренняя радость, что господин пришел в себя. Он деловито вытер губкой лоб Филиппу.– Дать вам воды?
– Нет, не надо, – проговорил Филипп. Он закрыл глаза, вдруг охваченный беспокойством: говорят, что на грани жизни и смерти людям являются пророчества, так чем был его сон? Видением скорого будущего, или же бредом от жгучего жара и ран?...
Прихода доктора он уже не слышал, вновь соскользнув в дремоту, на этот раз без сновидений.
Снова очнулся он нескоро, от жажды. В комнате стало темнее, будто снаружи уже наступили сумерки.
– Пить, – попросил он, и даже ему самому собственный голос показался слабым и тихим. Зашуршала ткань, послышался стук отодвинутого табурета, и его губ коснулся влажный край кубка. Филипп сделал несколько жадных глотков, прежде чем открыл глаза.
Она не сводила с него блестящих ярких глаз, в которых ему почудились слезы – но она улыбалась. Потянувшись к его руке, она легонько сжала ее, переплетя пальцы со своими, и поднесла к губам:
–Теперь все будет хорошо, любовь моя, – прошептала она. – Все будет хорошо.

 Отправлено: 27.10.15 19:06. Заголовок: Несмотря на то, что ..

Несмотря на то, что мужу стало лучше, Анжелика все еще боялась начать откровенный разговор. Каждый день она проводила подле него, сидя у окна с вышиванием, читая вслух или просматривая письма из Парижа. Филипп, измотанный тяжелыми ранами, чаще молчал, и молодой женщине порой казалось, что он даже избегает встречаться с ней взглядом.
Говорили обо всем и ни о чем. Она рассказывала ему придворные сплетни, стараясь при этом не упоминать ни короля, ни грядущий отъезд в Плесси, хотя было сложно делать это естественно и непринужденно. Она до сих пор не могла поверить, что король согласился отпустить их в провинцию до весны – вероятно, последний разговор все же заставил его понять, как сильно Анжелика сожалела о собственной нерешительности. Но она помнила и его прощальные слова, с которыми король покинул их покои: «Версаль будет ждать вас»
Эта фраза беспокоила ее – сейчас ей не хотелось думать о дворе и обо всех обязательствах, которые сейчас казались ей опутывающими ее цепями.
Однажды Филипп сам спросил о мадам де Монтеспан и скандале, связанном с ее мужем. Без каких-либо эмоций, кратко, Анжелика пересказала сцену в Сен-Жермене, свидетельницей которой она стала не так давно.
– Стало быть, вот как, – заметил Филипп, тоже не выказав никаких чувств. – Я слышал, что Монтеспан написал королю письмо весьма дерзкого содержания.
– Правда? Я ничего об этом не знала. – Анжелика не смотрела на мужа, полностью сосредоточенная на вышивании. Она ловко поддела нить иголкой, делая следующий стежок.
– О, де Бриенн с де Гишем тоже развлекают меня придворными сплетнями! Клянусь, эти господа уже на следующий день знают, кому была вчера доверена честь держать подсвечник.
– Вы преувеличиваете, Филипп,—мягко ответила Анжелика.
– Ничуть! Курьеры всю ночь скачут на перекладных, чтобы донести о малейших изменениях придворных конъюнктур.
– Боже мой! Неужто подсвечник может иметь такое огромное значение, — пробормотала Анжелика, разглядывая гладь рисунка. — Ну так что за письмо?—опрометчиво спросила она.
– В письме Пардаян сравнил короля с царем Давидом…– Филипп сделал паузу, и Анжелике показалось, что он внимательно смотрит на нее. Молодая женщина сделала вид, что увлечена вышиванием, чувствуя, как щеки загораются румянцем: если король и похож на царя Давида, то она не имеет к этой истории никакого отношения.
– Теперь его заперли в Фор-Л'Эвек. За «неодобрение назначения господина де Монтозье на пост воспитателя дофина», – продолжил Филипп.
– Неужели король все-таки пошел на такую гнусность! – не сдержалась Анжелика, чуть не уколовшись иглой от охватившего ее гнева. – А что же Атенаис?
– Она делает вид, что ничего не знает.
– Но ведь это же отвратительно!
– Вы бы так не поступили, верно, дорогая? – после едва заметной паузы заметил Филипп, не сводя с нее глаз.
«Верно. У меня не было бы для этого нужды, потому что я была бы вдовой!» – хотела выкрикнуть она, но сдержалась:
– Филипп, взгляните, я уже почти закончила, — ровным голосом предложила она, поворачивая к нему пяльцы.
Филипп перестал напряженно вглядываться в ее лицо и, расслабившись, откинулся на подушку, слегка морщась от боли:
– Чудесно. Мне всегда казалось, что вы не из тех женщин, которые любят шитье. Что это? Рыцарь на белом коне?
– Да, он ехал на войну, чтобы быть изрубленным на куски, но судьба была милостива к нему и теперь он возвращается домой, где его ждет невеста, хранившая ему верность долгие годы.
– А, сюжет с умыслом! Между прочим, я…
Он не успел закончить фразу, как в дверь постучались, и вошел Ла Виолетт:
– К вам месье де Гиш, господин маркиз.
– Пусть войдет, – кивнул Филипп слуге, затем сказал жене:
– Сударыня, идите к себе. Я надеюсь, ваш рыцарь доедет до своей возлюбленной без происшествий.
– Я тоже надеюсь на это. Она уже истомилась в ожидании, —Анжелика присела в почтительном реверансе и вышла, на пороге столкнувшись с графом де Гишем. Он смерил ее взглядом, полным холодного презрения. Его красота и изящество сопровождались небывалой надменностью и непомерным тщеславием. Арман де Гиш никого не любил, всех критиковал, бывал любезен до слащавости, но в его комплиментах всегда присутствовала некоторая двойственность, граничащая с тонко замаскированной насмешкой. Анжелика не выносила этого лощенного придворного, бывшего миньона Месье.
Когда дверь за молодой женщиной закрылась, надменное лицо де Гиша волшебным образом преобразилось — Филипп дю Плесси был одним из немногих, кому граф дарил свою искреннюю дружбу.
– Вам с каждым днем все лучше, мой друг! – воскликнул он, с жаром пожимая маркизу руку. – Я был так рад, что мой полк останется здесь и нам не придется разлучаться.
– Увы, это ненадолго. Я уеду, как только смогу.
– Вам нужно как можно скорее возвращаться ко Двору, —озабоченно проговорил де Гиш.—Иначе вы рискуете потерять расположение короля.
– Наоборот, – усмехнулся Филипп.– Не думаю, что король жаждет видеть меня при Дворе. Сейчас самое время уехать к себе в поместье.
– Как бы там вовсе не пропасть, друг мой, – заметил де Гиш, устраиваясь в кресле.
– Кысмет, как говорят турки! Успокойтесь, Ги, я еду не в один конец.
Граф сокрушенно покачал головой. Он замер в напряженной позе, нервно теребя перстни на пальцах.
– Филипп, поговорим откровенно. Все дело в ней? В этой женщине? Ах, это безумие! Забудьте ее поскорее. Уезжайте, иначе она погубит вас.
– Весьма мудро, – без улыбки согласился с ним Филипп. – Но скажите мне, Ги, вы сами последовали бы этому совету?
– Увы, нет! Если бы я мог провести хотя бы ночь с женщиной которую люблю, я не побоялся бы умереть на следующий же день.
– Вот видите, а мне предстоит не одна ночь. Без риска не выигрываются битвы…
– Пожалуй, я вам завидую, Филипп, — мрачно изрек де Гиш, затем достал табакерку, украшенную алмазами и золотой филигранью, взял щепотку табаку и с удовольствием понюхал. – На кону стоит достойная награда, я полагаю.
– Поговорим о чем-нибудь другом, — предложил Филипп. И они заговорили о войне. Оба были смелыми, сильными и молодыми, несущими за плечами многие годы, прошедшие в военных походах — о, им было что вспомнить…
– …как на полном скаку турок отсек кобыле голову, и ты, предварительно зарубив его, перескочил на его лошадь! — смеялся граф де Гиш.
– А, помню! Тогда мы прорвались в ставку к неприятелю. Трофеи были богатые — шатер Великого визиря Ахмед-паши, позолоченное кресло еще хранило тепло его зада!
– Тогда ты тоже был ранен. А помнишь осаду Валаньсьена..
Они со смехом наперебой вспоминали события, вызвавшие бы ужас у многих добропорядочных горожан, но столь привычных военным и забывший о ранах Филипп снова будто переносился на поле боя, увлеченный жаром битв и водоворотом сражений. Но даже сквозь кровь и огонь прошлых схваток ему казалось, что он видит глаза той, что обещала его ждать во что бы то ни стало.

 Отправлено: 27.10.15 19:07. Заголовок: Париж. Декабрь 1668 ..

Париж. Декабрь 1668 год.


Карета, вволю помесив грязь парижских улиц, выбралась на широкую дорогу предместья и покатила быстрее. Голые, обледеневшие дубы по обочинам дороги означали, что они въезжают в Венесен.
Наконец справа показалась бывшая резиденция Фуке.
Несмотря на холод, внутренний двор замка гудел, как улей. Все вокруг было перекопано. Анжелике пришлось поднять юбки, когда она перебиралась через кучу труб, загораживающих вход в дом. Форейтор подал ей руку, помогая перелезть через это нагромождение.
– Какого черта Кольбер все раскопал?
– Месье Кольбер собирается сделать из этих свинцовых труб несколько тысяч ливров, – ответил тот
Внутри дома тоже были следы разрушений. Рабочие сдирали с потолка превосходную лепку.
Анжелике не понравился этот вандализм, но она решила не высказывать вслух своего неудовольствия.
Ее вели по левому крылу замка. Новый хозяин распорядился убрать следы «бесстыдной экстравагантности» Фуке. Остались лишь голые стены, они так не походили на мраморные залы, которыми гордился прежний министр.
Кольбер принял ее в своем кабинете. В смежной комнате, которая раньше служила приемной для бедных, теперь нередко собирался весь цвет Франции. Герцоги, маркизы, графы готовы были часами ожидать под дверью, как простые смертные, когда всесильный министр уделит им несколько минут своего драгоценного времени. Бывало, что моряк, купец или рабочий с верфи проходил в кабинет раньше принца или маршала, но те даже не думали возмущаться — так пожелал сам Кольбер!
Он сидел за столом, читая какие-то бумаги, а выражение лица – серьезное и сосредоточенное, с оттенком мещанской надменности – полностью оправдывало его прозвище: «месье Север».
Прошло несколько минут, прежде чем он поднял взгляд на вошедшую:
– А, мадам дю Плесси, садитесь, – жестом он указал ей на стул напротив себя.
Разговор зашел о морской торговле, и Анжелика с досадой отметила, что далеко не на все вопросы может дать четкие исчерпывающие ответы. Втянутая в круговорот придворной жизни, она полностью переложила коммерческие дела на плечи своих управляющих. А непростые взаимоотношения с мужем, занимавшие последнее время ее мысли, не позволяли переключиться на нудные финансовые отчеты, требующие собранности и концентрации.
Впрочем, Кольбер не выглядел разочарованным.
– Сейчас Франция готовится расширять свое влияние на восток. В будущем году мы ожидаем посольства Блистательной Порты, а также шахиншаха Сефи II Солеймана, с которым нам предстоит заключить договор о поставке шелка.
– Разве вы не собирались открывать мануфактуры в Лионе?
– Для этого понадобится время, а для того чтобы шелк из Лиона не уступал по качеству персидскому — еще больше времени.
По внимательному взгляду министра Анжелика поняла, что разговор подобрался к самой сути.
– И какая же роль будет отведена мне? — осторожно спросила она.
– Мне хотелось бы подключить вас к дипломатической деятельности. Обладая всеми исключительно женскими достоинствами, вы имеете практический мужской ум. В вас нет хитрости и коварства, столь присущих вашему полу, но вы осторожны и поступательны в действиях. Я так думаю, и король разделяет это мнение.
– Мне лестно это слышать, но я не имею ни малейшего понятия о тонкостях дипломатии и ничего не знаю о странах востока.
– К дипломатии надо иметь склонность. Можно знать ноты и не стать музыкантом, но можно стать музыкантом, не зная нот!
Разговор с «Великим визирем» Франции заставил Анжелику испытывать смутное беспокойство. Таким образом, фраза «Версаль будет ждать вас» приобретала осязаемый смысл: — «Версаль не отпускает вас».
Перед тем как попрощаться, Кольбер неожиданно спросил, чем она намерена заняться по приезду в Париж:
–Сборами. Завтра я уезжаю в Плесси.
Министр помрачнел сильнее обычного и без обиняков выразил ей свое неудовольствие:
– Весьма неблагоразумно сбегать в провинцию, когда вы достигли положения, к которому стремились.
– Я ведь женщина, — улыбнулась в ответ маркиза, — а прежде чем заняться государственными нуждами, мне надо разобраться в собственной кладовке!

 Отправлено: 27.10.15 19:07. Заголовок: Филиппа вырвали из т..

Филиппа вырвали из тяжелого полусна–полузабытья чьи-то сердитые перепалки за дверью. Он узнал голос Ла-Виолетта – тот говорил громче, – ответа же разобрать не мог при всем желании. Потянувшись к шнурку звонка, он несколько раз раздраженно дернул его, дверь тут же отворилась, и в комнату заглянул румяный Ла-Виолетт.
– Чего угодно, господин? Вам лучше?
– Лучше, - солгал Филипп. На самом деле, было бы с чем сравнивать – если вспомнить первые недели после ранения, то сейчас он чувствовал себя почти нормально. – Что за склоки там под дверью?
– Тут пришла ваша старая кормилица, господин, – Ла-Виолетт своими плечами загораживал весь дверной проем, так что за ним никого видно не было. – Хочет вас повидать, я ей говорю, что месье маркиз отдыхает, а она ни в какую.
Филипп потер рукой лоб, липкий от пота. Все равно заснуть теперь уже не удастся.
– Пропусти ее, – велел он. – И подай платок и настой.
Приторно-сладкий настой прописал в Доле господин Валло, строго-настрого велев маршалу не забывать принимать его дважды в день. Большого толку от него Филипп не замечал – вот уже два дня, как он приехал в Плесси, а здоровье, ухудшившееся еще в дороге, никак не желало приходить в норму. К вечеру поднимался жар, хоть и несильный, накатывала бессонница, и даже простой подъем по лестнице заставлял его ловить ртом воздух и мучительно кашлять. Настой только делал голову тяжелой, а мысли – вялыми и медлительными, как толстые карпы в пруду парка. Филипп не привык к такому состоянию, никогда прежде ему не приходилось болеть так долго и тяжело – если не считать детства, когда он едва не умер от кори. Тогда его выходила Алтея…
– Здравствуй, нянюшка, – он улыбнулся сгорбленной старушке, прошмыгнувшей в дверь следом за Ла-Виолеттом. – Тебе что-то надо?
– Что мне может быть надо, кроме как моего мальчика повидать, – неожиданно звучным голосом откликнулась старушка. Отобрала у заворчавшего Ла-Виолетта смоченный разведенным уксусом платок и сама принялась обтирать лицо маркиза – ее прикосновения были слабыми, едва заметными. – Уже три дня, как вы вернулись – и даже ни разу не выезжали… А это что еще такое?
Она поднесла к носу бокал с настоем и принюхалась.
– Кто это вам такую гадость пить велел? – строго вопросила Алтея, и Филипп не смог удержаться от улыбки, несмотря на головную боль: так это напомнило ему детство, когда кормилица отчитывала его за проделки.
– Лекарь его Величества. Дай мне бокал, время принимать лекарство.
– И не подумаю даже, - обиженно пробурчала старушка. – Бедный Pipo! Небось голова у вас от него как чугунная, и спать не можете, верно?
Филипп ничего не ответил.
– Вам сейчас спать больше нужно, чтобы тело само себя лечило, а не стегать его что есть мочи, как уставшую лошадь, – нянюшка решительно выплеснула бокал в камин. – Знаю я, что вам поможет. Обождите немного.
Хлопнула дверь, и Филипп устало прикрыл глаза, привычно провалившись в тягостную полудрему.
Очнулся он, когда легкие старческие руки снова гладили его по лбу.
– Вот, принесла я вам питье, просыпайтесь…
– Ты говоришь со мной, как с ребенком, – рассмеялся Филипп, но позволил ей бережно приподнять ему голову и поднести к губам чашу:
– А вы и есть дите маленькое, вон чего с собой сделали! Вот сумасшедший-то, ох сколько я выстрадала, когда вы сбегали по ночам, а когда рассказывала вам про проклятый замок Машкуль, да только разве вы боялись? А там ведь кругом упыри, потому что подвалы замка полным-полны трупов некрещенных детей. Папаша Годо видел одного этой весной — еле жив вернулся. Пастор наш…
Филипп почти не слышал слов, скрипучий голос старухи, такой знакомый, действительно возвращал его в детство. Он даже прикрыл глаза, покорно глотая питье. Оно было сладковатым, но не таким приторным, как выплеснутый Алтеей настой, и от него пахло чем-то свежим и легким, тут же вызвавшем в памяти солнечные поляны лесов Пуату.
– Эта война все, будь она проклята, – приговаривала себе под нос Алтея, стирая пот с его лба. – И раньше житья не было, а теперь и вовсе не стало. Сборщики налогов и откупщики грызут нас ровно волки. Вот и вы себя чуть не сгубили. Жизнь – она одна дается. Берегите ее дорогой мой мальчик…
– Ты забываешься, – холодно проговорил Филипп. Слова кормилицы неожиданно сильно задели его, – даже сильней, чем полные укоризны глаза Анжелики. В глубине души он признавал, что вылазка была по сути бесполезной и неоправданно рисковой – и что хуже всего, так это то, что все закончилось так бесславно... Запах пороха, грохот орудий, упоение битвы могли заглушить тоску, овладевшую всем его существом — так бывало уже не раз. А смерть — рано или поздно она все равно настигнет его. Солдат редко умирает в своей постели.
– Уж простите старую, дорогой господин, мне-то можно, мне недолго уже осталось, –пробормотала старуха, снова стирая пот с его лба. – Не хочу я вас на том свете раньше времени видеть. Я-то хоть увидела, каким мой Pipo стал видным да красивым, – вот на маленького сеньора взгляну, и можно уже и в могилу…Ложитесь ровно, я вас разотру.
Она водила натруженными ладонями по его груди, и Филипп слегка морщился, когда скользкие от мази пальцы проходились по еще розовым свежим шрамам. Мазь пахла так же приятно, как и питье, вкус от которого еще стоял во рту; дягиль, вдруг вспомнил он, и у него сжалось сердце. Сладкий дягиль, носящий имя его жены…
– Я бы хотел, чтобы у моего сына была такая же нянька, как ты, Алтея,– проговорил он, поймав ее руку и пожав ее. Сон – не тяжелый дурман, полный муторного бреда, а обычный крепкий сон, вызванный усталостью, – уже ложился на его веки, и ее ответа Филипп не расслышал.

 Отправлено: 27.10.15 19:08. Заголовок: На востоке вставало ..

На востоке вставало неяркое зимнее солнце – день занимался ясный. Карета маркизы дю Плесси, покинув постоялый двор, двигалась по ухабистой, раскисшей от частых дождей дороге. Четверо верховых слуг с факелами сопровождали экипаж, за которым ехали доверху нагруженные повозки.
Анжелика выглянула в окно. По обеим сторонам от дороги тянулись сплошные поля, впереди вилась узкая лента реки и чернел каменный мост. У реки стояла старая водяная мельница. Места были пока малознакомые. «Далеко еще», - с досадой подумала Анжелика, откинувшись на спинку сидения.
Вот уже месяц прошел, как они не виделись с Филиппом. Он уехал в Плесси, а ей пришлось остаться в Париже по неотложному делу, связанному с деятельностью, которой она занималась для министра Кольбера.
Анжелика помнила, как они простились в Доле. Филипп, еще недостаточно оправившийся от ранения, был немногословен и сдержан в проявлении чувств. Да и за все это время в ответ на множество пылких посланий она получила только два коротких письма.
«Как все-таки противоречивы представления человека о счастье. Нам кажется, что мы будем довольны всегда, лишь бы наши чаяния сбылись, но когда происходит так, как мы хотим, нам вдруг становится мало…»
Вздохнув, маркиза поправила чепчик Шарлю-Анри, спавшему на руках у Барбы. Затем закрыла глаза, убаюканная однообразием пейзажей, проносившихся за окном.
Проснулась она, когда карета подъезжала к имению. Уже отчетливо виднелись между деревьями белые башенки замка. Экипаж проехал по длинной парковой аллее, миновала пруд, подернутый легкой рябью, и по каменному мосту въехал во двор, к парадному входу, где маркизу уже ждали выстроившиеся в шеренгу слуги.
Анжелика почувствовала, как в душе поднимается волнение. Где же Филипп? Почему он не выехал ей навстречу? Маркиза отстегнула маленькое, висевшее на поясе зеркальце и взглянула на свое отражение. Слегка поправив чуть растрепавшуюся во время дороги прическу, она провела пальцем по линии бровей, затем покусала губы, чтобы придать им яркости.
– Мадам, вы выглядите просто обворожительно, - пропищала одна из девиц Жиландон, заметив старания хозяйки.
Анжелика рассеянно улыбнулась в ответ. Она ждала, что Филипп будет встречать ее у дверцы кареты, но вместо этого ее встретил Молин.
– Добро пожаловать в Плесси, мадам, - произнес он с низким поклоном, подавая ей руку.
Анжелика, еле сдерживая волнение, отвечала на приветствия слуг.
– Где господин дю Плесси? Разве он не должен был меня встречать?
– Маркиз дю Плесси уехал на охоту и поручил мне вас встретить.
– Но почему?
– Что вам ответить… Я не знаю, мадам, какими соображениями руководствовался мой господин. Я думаю, он вам все сам объяснит по возвращении.
– Что тут можно объяснить, – мрачно сказала Анжелика.
–Запаситесь терпением, мадам. Как мне известно, вы одержали сокрушительную победу, – глаза управляющего лукаво блеснули из-под очков. – Маркиз не привык к поражениям, дайте ему время.
– Я совсем не чувствую себя победительницей, Молин, - вздохнула маркиза. - Иногда мне кажется, что Филипп подстроил очередную ловушку, что это он дергает за ниточки в этой игре.
Они вошли в большую, светлую гостиную, и теперь, устроившись в уютных креслах у камина, продолжали разговор.
– Я прожил на земле достаточно долго, и за это время неплохо научился разбираться в людях, а маркиза знаю с самого детства, но, тем не менее, я не возьмусь судить с уверенностью о том, что творится в его сердце. Одно я знаю: маркиз не терпит лицемерия и лжи, даже в крайней жестокости он всегда честен в своих поступках.
Анжелика молчала, глядя в огонь немигающим взглядом.
– Сударыня, еще раз повторяю, время все прояснит. Так всегда бывает. Главное не настраивать себя заранее. А теперь, если позволите, я бы хотел поговорить о вашем отце.
– А что с ним?
– Его дела идут не очень. Когда я видел его в последний раз, мне показалось, что он болен. Кроме того, его терзает проблема, связанная с наследниками.
– А что именно?
– Вам лучше спросить у него.
Маркиза не успела ответить, так как в эту минуту вошел слуга, и нерешительно переминаясь с ноги на ногу, спросил, какие будут распоряжения касательно мебели и багажа.
– Молин, я доверю это вам, а сама поднимусь к себе. Мы с вами теперь будем видеться часто и еще успеем поговорить обо всем. Я обязательно нанесу визит в Монтелу.
– Да, конечно, мадам, - управляющий поднялся. - Я прошу прощения, что утомил вас разговором, не взяв в соображение то, что вы устали с дороги. Что поделать, старость имеет свои недостатки.
– Я нанесу визит в Монтелу прямо сейчас, – уточнила Анжелика, приняв наконец решение. Меньше всего ей хотелось сейчас сидеть у себя в комнате и ждать, пока Филипп соизволит вернуться домой. – Тут совсем недалеко, поэтому я вполне могу отправиться одна. Велите оседлать мне лошадь.

Быстроногая кобыла по имени Пандора легко несла свою наездницу. Вот показались серые стены замка, издали похожего на дряхлого старика. Анжелика нетерпеливо подалась вперед, вглядываясь в просветы между деревьями. Она проехала по старому мосту с ржавыми цепями, на которых обычно чинно восседали куры и индюки.
Соскочив с лошади, Анжелика кинула поводья подоспевшему слуге, больше похожему на крестьянского увальня, чем на расторопного лакея. Быстрым шагом она поспешила через двор. Миновав полуобрушенный парадный вход, она направилась к черному ходу, ведущему в кухню, через который маленькой босоногой девчонкой уносилась в лес.
У самого входа она вдруг застыла в нерешительности. На мгновение ей показалось, что она вернулась в прошлое. Время идет своим чередом, оно уже оставило неизгладимый отпечаток на маленькой Маркизе Ангелов, фее, беззаботно порхавшей среди лесов и болот. Но над этим местом время, казалось, было не властно.
– Фантина! - тихо позвала Анжелика, замерев у двери.
Седая старуха, снимавшая с огня котелок, от которого исходил запах лукового супа, подняла голову и с минуту изумленно разглядывала вошедшую даму, но потом ее лицо, как и прежде темное, а теперь изрезанное многочисленными морщинами, осветилось улыбкой.
– Господи, святой Илер, птичка моя, неужели это ты?...
– Я.
Фантина Лозье опустила котелок прямо на пол, вытерла руки о грязный фартук, и хотела было обнять свою бывшую воспитанницу, но потом вдруг оробела.
– Ну что ты стоишь, иди, обнимемся, – произнесла Анжелика, делая шаг ей навстречу.
– Ох, не знаю, у меня руки-то грязные. Боюсь я такой дорогой наряд испортить.
Анжелика улыбнулась, вспомнив приезд дядюшки в Монтелу: какими роскошными им тогда показались туалеты гостей, бывшие всего-навсего дорожным платьем!
Она подошла к Фантине и сама крепко прижала ее к груди.
Когда Анжелика приезжала в старый замок в последний раз, между ней и отчим домом возникло некое недоверие. Обитатели замка смотрели на нее, словно она вернулась с того света. Монтелу предстал перед ней, как далекий отголосок прошлого, и она не могла преодолеть некоторую отчужденность, появившуюся между ней и людьми, заполнявшими ее детство. Теперь эта стена словно бы рухнула.
– Ты вернулась, моя птичка, – приговаривала старая кормилица. – Ты снова с нами…
– Да, нянюшка…–– шептала она, глотая подступившие слезы.– Я вернулась... вернулась… ты понимаешь... по- настоящему…
– Ну, довольно, довольно, ишь, какой важной дамой стала, а про нас не забыла.
– Няня, где отец? – Анжелика отстранилась. – Молин говорил, дела в Монтелу идут неважно.
Фантина отвернулась, смахнув передником набежавшие слезы.
– Болен он, врач приезжал из Пуатье, сказал, как ее... сухость. Батюшка ваш об одном горюет, что имение не на кого оставить… Подумать только, ведь одиннадцать деток народил…
– Не торопись, я сама посмотрю, как дела, и поговорю с ним, только ответь, где он.
– Ясно где, с мулами с самого утра возится, да вот и он, смотрите.
И действительно, в дверном проеме показался барон де Сансе.
– Фантина, чья это лошадь во дворе?
Тут он заметил Анжелику, и на его лице проступила неподдельная радость.
– Дочь моя! Вы ли это?
– Я, отец, – Анжелика подошла к отцу, взяла его морщинистую руку и поднесла к губам.
Барон де Сансе изрядно похудел, его лицо было так же черно, как и лица крестьян, а руки загрубели от тяжелой работы. Он, как и в прежние времена, носил прическу и бородку времен Людовика Тринадцатого, только теперь волосы были совсем седые, от чего лицо казалось еще темнее. Но, несмотря на это, в нем сохранилось неуловимое величие, присущее высокородному человеку.
Анжелика улыбнулась своему наблюдению: «Даже суровая жизнь не может отнять у человека благородство. Оно – в крови»
– Что же мы стоим! Идемте в гостиную.
Анжелика с отцом прошли в темную залу, освещаемую только тусклым дневным светом, едва поступавшим через высокие окна-бойницы. Из трех огромных каминов топился только один, остальные зажигали лишь во время сильных заморозков.
Анжелика, не выносившая холода, плотнее завернулась в плащ и придвинула кресло к огню.
– Расскажите о себе, отец. Молин сказал, что вы больны.
– Да, болен. Болезнь мою величают старостью.
– Что вы говорите, отец! Болезнь надо лечить, а не запускать, и вы проживете еще столько же.
– Я проживу столько, сколько отмерил мне Бог, дочь моя, – с достоинством ответил барон. – Я и так уже сильно пережил вашу матушку. Мне жаль, что Молин взволновал вас из-за пустяков.
– Отец, но это не пустяки! Возможно, вам нужно будет приехать в Париж, где вашим здоровьем займутся лучшие врачи.
-Ну уж нет. Поддавшись уговорам Фантины, я вызвал врача из Пуатье и после его визита более не желаю сталкиваться с этой братией.
Анжелика поняла, что дальнейшие споры на эту тему бесполезны. Отец был не менее упрям, чем его любимые мулы.
– Я поняла вас, отец, и больше не стану уговаривать. Расскажите же, как идут дела в Монтелу.
– Не самым лучшим образом, - вздохнул старик.
И отец заговорил о постигших его бедах. Весной случился падеж скота, и многие из его крестьян понесли большие потери, а у него погибли три ослицы и два отличных мула-производителя. Кроме того, война принесла в провинцию голод и непомерные налоги, а дороги вновь наводнились разбойниками. Так что весь последний год все обитатели замка жили в страхе, тратя деньги, отложенные за годы процветания.
– Война закончилась, отец. Франция подпишет мир с Испанией еще до начала весны.
Барон де Сансе пожал плечами.
– Эта закончилась, другая начнется. Но ты не думай, что я ропщу. Как еще мы докажем надменным державам свое превосходство, как не силой и доблестью оружия? Нет, дочь моя, я горжусь нашей великой отчизной. Дела мои плохи от того, что мой славный род вынужден прозябать в нищете и забвении. Я дал жизнь одиннадцати детям, и только вы выбрали верный путь в жизни. Я рад, что вы стали женой маркиза дю Плесси. Вот достойный сын древнего рода. А ведь дом де Сансе не уступает де Бельерам в знатности! – с горечью воскликнул барон.
– А Жослен? От него никаких известий? – тихо спросила Анжелика.
Услышав имя старшего сына, барон вздрогнул, затем тяжело вздохнул:
– Нет! Ни единого письма, ни строчки! Но он жив, с ним все в порядке.
– Почему вы так уверены? Вам что-то известно?
– Я виделся с одним человеком, он вернулся из Америки. Жослен живет в Монреале, женат, имеет дочь. Он долгое время находился на службе у англичан.
– Ну и что? – быстро сказала Анжелика, видя, как расстроен отец этим последним обстоятельством. – Между нами и Англией давно установился мир. Господин Кольбер всячески содействует тому, чтобы молодые дворяне поступали на морскую службу к англичанам и голландцам и набирались опыта у лучших мореходов Европы.
– Да, вы, наверное, правы..
– Но все же я не понимаю, почему он не написал вам, отец, – вырвалось у Анжелики.
– Необычайно горд потому что, – проворчал барон. – Он пошел в свою матушку так же, как и вы, дочь моя. Де Сансе тоже хороши: скрытны, чертовски упрямы и умеют хранить старые обиды.
– Это не гордость, а глупая гордыня, – возразила Анжелика.
– Не говорите так! В том, что произошло, значительная доля моей вины. Он ушел ночью, не получив отцовского благословения. Вы помните, как был с ним резок старый барон, а я слушал и ни разу не нашел в себе сил вступиться за сына!
– Отец, только не вините себя, умоляю вас. Вы почитали своего отца, и Жослену надлежало делать то же самое! Я всегда была на его стороне, потому что он умел следовать судьбе, которую избрал сам, но некоторых его поступков я одобрить не могу.
– Не злитесь на него, дочь моя. Главное, он жив и живет, кажется, достойно, и как знать, возможно, имя де Сансе еще зазвучит за океаном.
Они замолчали, думая, какими причудливыми тропами ведет судьба детей де Сансе.
– Жослен уехал в Америку, Раймонд стал иезуитом, Ортанс вышла за прокурора, Мари-Агнесса приняла постриг во цвете своей юности. Бедняжка, да и какой другой участи ей приходилось ждать.
– Никакой, – тихо отозвалась Анжелика. Она вспомнила странные слова сестры, которая сказала, что, находясь при Дворе, нужно делать выбор между Богом и Дьяволом, и следовать своему выбору до конца.
«А я так и не заняла ничью сторону, вот отчего я чувствую себя чужой в этом придворном балете, где каждый исполняет свою партию».
– Альбер и Мари-Жан еще молоды, – продолжал старик.
– Альбер хочет избрать духовный путь. Он говорил мне, что мечтает стать настоятелем Ньельского аббатства.
– Да, я что-то слышал об этом от Дени. Он один избрал военное поприще, чему я несказанно рад. Это моя последняя надежда, что в нем возродится былая слава дома моих предков.
Анжелика с жалостью взглянула на отца. Как можно надеяться на Дени, этого легкомысленного юношу, которого не интересует ничего, кроме выпивки, карт и хорошеньких женщин! Да в его карманах не задерживается ни единого су! А во время военной кампании он отличился только тем, что проиграл в карты свою лошадь и снаряжение, которые ей пришлось выкупать. Бедный, наивный отец!
В ней поднялась волна злости на брата, и она уже была готова рассказать отцу всю правду. Но взглянув на осунувшееся лицо, на слегка заострившиеся черты и глаза, обведенные темными кругами, она сдержала свой порыв. Ему осталось совсем немного! Анжелика вдруг поняла, что со смертью отца последняя нить, связывающая ее с Монтелу, оборвется навсегда. Когда хозяином в замке станет Дени, она сюда больше не приедет.
Но сейчас ей не хотелось думать о смерти, жизнь звала ее за собой.
А жизнь – это любовь, и ее животворящий свет все сильнее разгорался в ее сердце.
Они еще немного поговорили. Отказавшись от обеда, Анжелика с удовольствием лакомилась тарталетками с заячим паштетом. Молодая женщина видела, что отец очень рад ее приезду. Он принялся расспрашивать, какие дела привели ее в Плесси и как долго она намерена пробыть здесь.
– Почти всю зиму, отец. Я приехала вместе с мужем и младшим сыном.
– Как, маркиз тоже здесь? Но почему вы не приехали вместе? Я бы с удовольствием поговорил с зятем, – удивился барон.
Анжелика вспомнила презрительный взгляд, которым Филипп окидывал темный зал старого замка, и покачала головой:
– Маркиз не знает, что я здесь. Он охотился, когда я, встревоженная словами Молина, отправилась к вам.
Старый барон нахмурился.
– Вы плохо поступили, дочь моя. Ваш муж будет волноваться о вас.
«Ну, это вряд ли. Скорее всего, он просто не обратит на это внимания», – горько усмехнулась про себя Анжелика.
– Если вы останетесь в Плесси до весны, мы сможем часто видеться и поговорить обо всем. Но теперь вам пора возвращаться.
– Да, отец, - ответила Анжелика. –
«Мне пора, наконец, встретиться лицом к лицу с мужем», – мысленно прибавила она.
Отец, несмотря на возражения, пошел провожать ее. В кухне она вновь увидела Фантину, хлопотавшую над обедом сеньора.
– Ты уже уезжаешь, деточка?
– Да, но я еще приеду.
– Приезжай, и деток захвати.
– Шарль-Анри приехал со мной, а Флоримон в Париже, выполняет обязанности виночерпия, – заметила Анжелика.
– Я так плакала, когда услышала о горе, постигшем тебя, доченька, – продолжила Фантина, и по ее лицу снова покатилась слеза. – Мы все так привязались к маленькому Кантору. Как он был похож на Жослена, когда тот был ребенком….
– Фантина! – разозлился старый барон. – Зачем ты расстраиваешь мою дочь, напоминая ей о постигших ее несчастьях!
– Ничего, – тихо ответила Анжелика, – я никогда не забуду своего мальчика, и в ваших сердцах пусть сохранится память о маленьком трубадуре. Вспоминайте, как он веселился, как он пел, и больше не плачьте.
Уже у самого выхода она вдруг остановилась.
– Фантина, а Белая Дама Монтелу появляется?
– Недавно я ее видела, а до этого долго не было.
– Жаль, – задумчиво молвила Анжелика, – я думала, что она обрела, наконец, покой.
Кивнув Фантине, Анжелика вместе с отцом пересекла небольшой двор, направляясь туда, где была привязана лошадь.

 Отправлено: 27.10.15 19:09. Заголовок: Филипп вихрем влетел..

Филипп вихрем влетел во двор замка и, соскочив с лошади, быстрым шагом направился ко входу. Ла Виолетт тенью следовал за своим господином, боясь проронить хоть слово. Со стороны Филипп казался спокойным, как обычно, но Ла Виолетт, прослуживший ему столько лет, видел, что господин раздражен до крайности.
Охота была отвратительная – всего два молодых зверя. Но дело было не только в этом, вернее совсем не в этом. Встреча с женой волновала его настолько, что он не мог сосредоточиться, чего с ним никогда прежде не случалось. Кроме того, Филипп ощущал зудящее чувство вины. Как она отнесется к тому, что он не встретил ее?
Он вошел в замок, на ходу кидая Ла Виолетту шляпу, хлыст и перчатки.
Заметив суетливую беготню слуг, он остановил одного лакея и поинтересовался, когда приехала мадам дю Плесси.
– Еще утром, господин маркиз, – с поклоном ответил лакей, – следуя указаниям госпожи, переданным через господина Молина, мы разбираем ее багаж.
– Хорошо. Она у себя?
– Нет, ваше сиятельство, она уехала сразу после приезда.
– Куда же?
– Я не знаю, господин маркиз.
– Так узнай! - с раздражением бросил маркиз.
Лакей убежал выполнять приказ. Филипп сел в кресло напротив камина.
Глядя, как языки пламени пожирают поленья, он мысленно возвращался к событиям недавнего прошлого.
Долгие дни после ранения он лежал больной и беспомощный, а она не отходила от его постели, окружая нежной материнской заботой. В тумане жара, окутывавшего разум, он наблюдал за плавными движениями гибких рук, дарующих покой и облегчение. Только тогда он по-настоящему понял, сколько силы скрывается за этой хрупкой женственной оболочкой. Собственное бессилие было для него ужасным испытанием. Иногда он ловил себя на том, что с тревогой заглядывает в ее лицо, страшась увидеть мимолетную тень разочарования, усталости, раздражения…
Но взгляд ее был неизменно ласков и полон любви, заставляя его еще сильнее стискивать зубы от боли не телесной, – о, с ней он давно научился справляться! – но таящейся в сердце. Все было бы куда проще, будь они врагами, как прежде…
Слуга прервал размышление маркиза. Он доложил, что госпожа дю Плесси верхом уехала навестить имение своего отца. Филипп коротко кивнул в ответ и велел подать ему вина.
….Он солдат, солдатом был, солдатом умрет. У воина одна философия, одна религия – война, его бог – кровавый Марс. Этот ненасытный демон требует ревностного служения: его алтарь не должен пустовать. И тем более там неуместны дары Венере.
Лакей принес вино, налил полный бокал и по знаку господина удалился. Филипп поднял бокал и посмотрел сквозь венецианский хрусталь на кроваво-красную жидкость.
…Слишком поздно они встретились. Теперь уже невозможно начать жизнь с чистого листа. «Когда вы вернетесь? Когда для нас настанет пора учиться жить вместе?» – спрашивала она, и отголосок ее слов до сих пор звучал в его голове, а взгляд, полный мольбы и надежды, то и дело всплывал из глубины сознания, когда он находился в бреду.
«Разве это возможно для маршала королевских армий и придворной дамы?» – рассмеялся он тогда.
Нет, он не станет ей лгать, пусть даже судьба и была милостива к ним. Он никогда не вернется. Это невозможно, а если это и случится, то очень не скоро. Она устанет ждать. Время скоротечно, оно развеет иллюзии…
Филипп одним махом опрокинул бокал и потянулся к бутылке.
А может быть, это уже произошло. Кто знает, каким мыслям предавалась она, оставшись наедине с собой в Париже. Испытала ли она досаду, наблюдая триумф мадам де Монтеспан, понимая, что упустила свой шанс?
А упустила ли? Он отчетливо представил себе Анжелику вместе с королем в полумраке рабочего кабинета. Тот склоняется к ней так низко, что чувствует тонкий аромат ее волос, а она, охваченная дрожью, смешавшись так же, как за ужином близ Доля, сбивается и теряет нить разговора…
Второй бокал он опустошил вслед за первым и вновь наполнил его вином.
Горечь разъедала его душу. Видение, представшее перед его мысленным взором, было настолько ярким, что он почти поверил в него. Эта просьба об отъезде – не попытка ли в первую очередь убежать от себя? Королю не отказывают, это немыслимо! Даже самые гордые и неприступные крепости, в конце концов, выбрасывают белый флаг.
Он выпил снова, почти не чувствуя вкуса вина.
Пегая борзая подошла к креслу и, положив голову хозяину на колени, ткнулась холодным носом в ладонь. Он рассеянно погладил ее, и теплая шерсть под пальцами вернула его к реальности. Терзающий душу образ жены рядом с королем постепенно тускнел. Филипп бросил взгляд на опустевшую больше чем наполовину бутылку и мрачно усмехнулся: дурная привычка – пить в одиночестве. Вино лишь населяет разум безумием, которое принимается за истину. Глупо полагать, что, всматриваясь в будущее через призму душевных страстей, можно предсказать развитие событий. Он, маршал, опытный стратег, должен избегать подобных ошибок.
«Глупец. Никогда не задумывайся ни о прошлом, ни о будущем. Используй время и оружие, дарованные тебе судьбой. Одними размышлениями не выигрываются сражения, не берутся города».
Филипп со стуком поставил бокал на стол и решительно поднялся. Широким шагом он пересек большую гостиную и поднялся наверх. Он прошел по галерее, освещенной тусклым светом масляных светильников, и остановился у порога комнаты, в которой располагалась детская.
Когда он вошел, малыш бросился к двери, путаясь в своем длинном платьице, но потом остановился, с любопытством и недоверием глядя на отца. Филипп подхватил сына на руки и прижал его к себе. Малыш завертелся, видимо, не желая, чтобы кто-то покушался на его свободу. Почувствовав запах вина, он сморщил нос и протестующе закричал. Филипп рассмеялся и аккуратно опустил его на пол.
– Сразу видно, что у мальчика есть характер! Он ведет себя послушно?
Барба, ужасно боявшаяся маркиза, вздрогнула, поняв, что к ней обращаются.
– Д… да, господин маркиз, он очень послушный мальчик, с ним никогда никаких хлопот.
– Ложь! – прервал ее Филипп. – Вы говорите так, чтобы доставить мне удовольствие. Но учтите на будущее – я не из тех, кто предпочитает лесть правде. Я хочу знать, как растет мой сын. Если ребенок будет проявлять упрямство и чересчур своевольничать, вам следует терпеливо направлять его, но ни в коем случае не ломать ему характер наказаниями. Вам понятно?
– Да, господин, – быстро ответила перепуганная Барба.
Филипп сел в кресло и с интересом принялся наблюдать за малышом. Тот увлеченно занимался складыванием пирамиды. Филипп знал, что сын похож на него, но теперь, разглядывая круглое личико ребенка, он с волнением обнаруживал в нем черты его матери: те же губы, подбородок, мягкая линия скул, ямочка на щеке. Он почувствовал, как на душе становится светлее, сомнения и недоверие - все, что терзало его в последнее время, уступили место надежде. В этом мальчике, их общем сыне, он видел свою самую большую победу в жизни.
Он подошел к ребенку и ласково потрепал его по золотистым кудрям.
– Вы, вероятно, забыли своего отца, но теперь мы будем видеться каждый день.
Филипп вышел, прикрыв за собой дверь. Он, наконец, принял решение. Нет ничего, с чем ему недостало бы духа встретиться лицом к лицу. Пусть он поддался малодушию утром, – сейчас пришел его черед делать выбор. Если он сегодня не сделает шаг ей навстречу, они окончательно заблудятся в лабиринтах обид и противоречий. И это будет только его вина, ведь выбранный путь определяет судьбу. Надо ехать за ней в Монтелу, а там будь что будет.

 Отправлено: 27.10.15 19:12. Заголовок: За то время пока Анж..

За то время пока Анжелика гостила в Монтелу, погода испортилась. Молодая женщина заметила это, когда прощалась с отцом, но это обстоятельство не могло повлиять на ее решение вернуться в Плесси. Она помнила, что зимой в Пуату частые перемены погоды — дело обычное, но грозы, хоть и свирепые, были короткими. Если она поторопится, то, возможно, успеет миновать ненастье.
Небо было затянуто черными тучами, порывы ветра становились все сильнее, они яростно колыхали ветви деревьев, срывая с них последнюю желтую листву. Теперь миновать бурю не было никаких шансов. Анжелика пришпорила лошадь. Она успела сто раз пожалеть, что поехала верхом, а не взяла двуколку.
«Не стоило поступать импульсивно, поддавшись чувству обиды», – корила она себя, но было уже поздно. Дорога была покрыта толстым ковром опавших листьев, и Анжелика боялась гнать лошадь слишком быстро, опасаясь, как бы копыта лошади не попали в рытвину или заячью нору.
Пошел дождь. Сначала она почувствовала крупные редкие капли на своем разгоряченном лице, затем начался настоящий ливень. Вода лилась сплошным потоком, словно на небе открылись невидимые шлюзы. Одежда моментально стала мокрой и налилась свинцовой тяжестью. Анжелика чувствовала, как ледяные струи стекают по ее телу.
Лошадь перешла с галопа на рысь. Она тревожно ржала, прядала ушами и фыркала. Маркиза чувствовала ее страх и пыталась то ласковым словом, то хлыстом заставить ее повиноваться. Вдруг раздался оглушительный треск. Дерево, нависшее над дорогой, терзаемое порывами ураганного ветра, уронило огромный толстый сук прямо перед копытами лошади, та, заржав от ужаса, вздыбилась, и для испуганной Анжелики земля на миг поменялась местами с небом.
Анжелика покрутила головой, отплёвываясь от воды, заливавшей ей лицо. Пошевелив руками и ногами, она убедилась, что ничего не повредила себе при падении. Она поднялась и в отчаянии позвала кобылу:
– Пандора! Пандора!
Ее голос срывался. Шум дождя, вой ветра и скрип терзаемых бурей деревьев заглушили его. Что же ей делать: Монтелу остался далеко позади, а до Плесси еще около лье через лес?
Она попыталась сообразить, где находится ближайшая деревня. Мысли путались, кроме того, ее начало трясти от холода. Она брела между деревьями, продираясь сквозь заросли орешника, то и дело спотыкаясь, падая и утопая в мокрой листве, ветви больно хлестали ее по лицу, но она почти не чувствовала этого. Только не останавливаться, не сдаваться, идти вперед –билась у нее в голове одна и та же мысль.
Надежда таяла с каждой минутой. Усталость и бессилие тянули ее к земле подобно мокрой одежде. Сколько еще можно бесцельно плутать? Если она не найдет убежище, ночь настигнет ее в лесу, она умрет от холода или ее растерзают дикие звери. Быть может, Филипп отправит слуг в Монтелу, чтобы узнать о ней? Быть может, он сам отправится на ее поиски?
Голос разума, безжалостный и холодный, как дождь, хлеставший ей в лицо, вернул ее к действительности. Филипп решит, что она заночует у отца, и его это вполне устроит. В жизни ей надо надеяться только на себя. Она ожесточенно стерла влагу со щеки – это дождь… всего лишь дождь.
…А ливень начал постепенно выдыхаться. Он уже не лил сплошным потоком, ветер тоже утихал. Анжелика взглянула в просвет между деревьев, увидела в разрывах туч закатное небо.
Она внезапно поняла, где находится. Это было сердце Ньельского леса. Вот там справа тропинка уходит вниз через небольшую лощину, она ведет к древнему капищу друидов, к камню фей, а слева – скалистый холм, а на нем, в расщелине между камней, пещера колдуньи Мелюзины, куда она в детстве тайком сбегала из замка.
Она спасена! Анжелика вдруг почувствовала покровительство колдуньи, оберегающее маленькую фею, Маркизу Ангелов. Здесь в этом лесу, ЕЕ лесу, никакая опасность не угрожает ей. Она вспомнила доброе лицо Мелюзины, смуглое, обветренное, изрезанное глубокими морщинами, ее живые черные глаза, быстрые руки с длинными пальцами, порхающие над больным, как крылья бабочки. Ледяные когти отчаяния отпустили ее, теперь она была не одинока посреди леса, терзаемого ненастьем.
Собрав последние силы, Анжелика пустилась бегом по тропинке, ведущей к пещере колдуньи. Тяжелая от влаги одежда очень мешала ей, путаясь в ногах, прилипая к телу, сковывая движения. Анжелика сорвала с себя насквозь промокший плащ и вдохнула полной грудью холодный лесной воздух. Она взбиралась по скользким валунам, хватаясь занемевшими пальцами за выступы. Вот и расщелина, вход в пещеру, как и раньше, скрыт от глаз лозами дикого плюща.
– Мелюзина! Мелюзина! – ей ответило лишь гулкое эхо. Анжелика развела рукой оголенные ветви и вошла внутрь, вслед за ней проник тусклый серый свет уходящего дня.
Все было таким же, как и много лет назад: глиняные плошки и котелки расставлены на каменных выступах, сверху подвешены связки трав, снизки сушеных грибов, посредине очаг, сложенный из камней, дым от которого выходил через отверстие в своде, справа – тюфяк набитый соломой, по стенам развешены овечьи и воловьи шкуры, перед очагом свернулся клубочком черный кот, а на шесте между стен спит сова. Чудно, кажется, время тут остановилось.
Анжелика огляделась вокруг. В пещере никого не было, но здесь по-прежнему жила Мелюзина, но не та, которую знала Анжелика, а другая. Она слышала о ней, когда вернулась из монастыря перед первой свадьбой. Как давно это было! Сколько воды утекло с тех пор, как она в последний раз была тут.
Холод, уже давно терзавший ее тело, вернул ее к действительности. Осмотревшись, Анжелика решила развести огонь и обсохнуть у очага. Она стянула грязные перчатки и принялась снимать с себя мокрую одежду, что оказалось делом весьма непростым: онемевшие пальцы не желали слушаться, а мокрая шнуровка никак не поддавались, к тому же маркиза отвыкла обходиться без помощи слуг. Она отстегнула перочинный ножик, висевший на поясе среди прочих полезных вещиц, и разрезала шнуровку. Наконец, справившись с одеждой, Анжелика осталась в тонкой нательной сорочке и нижней юбке. Она как следует выжала платье и разложила его на большом камне близ очага. Теперь ей нужно было развести огонь. Анжелика поискала глазами хворост для разжижки и кремень для высекания искры. Встав на колени напротив очага, она принялась за дело и когда заплясали веселые языки живительного пламени, она поблагодарила судьбу за то, что она послала ей в жизни столько испытаний. Теперь она, попав в затруднительное положение, знала, что нужно делать. Анжелика улыбнулась и наклонилась к огню, чтобы подложить сухих веток.

Такой, склонившей свое тонкое лицо над пылающим очагом, прекрасной и загадочной, точно лесная фея, ее и увидел Филипп. Она не услышала, как он вошел, задумчиво глядя на танец языков пламени, и огненные блики отражались в ее широко раскрытых, прозрачно зеленых, как молодая листва, глазах.
Он замер на пороге, боясь разрушить волшебство этого мгновения. Он помнил гордую девушку в нелепом платье, которую он когда-то держал за руку. Он видел среди блеска и величия Двора надменную красавицу, закованную в роскошные туалеты, словно в сияющую броню. Самое дорогое украшение Версаля, мадам Багатель – королевская безделушка. Так какой же она была на самом деле?..
Она носила его имя, но никогда по-настоящему не принадлежала ему. Чем сильнее становилось чувство к ней, тем больше его не покидало ощущение, что ему лишь временно доверено хранить это сокровище, но не владеть им. Хранить, но для кого? Для короля?...
И только теперь, стоя на пороге пещеры колдуньи, в самом сердце леса, он понял, что она должна быть его.
– Анжелика, – он едва ли не впервые произнес ее имя. Прежде даже в мыслях он не делал этого, словно опасаясь, что это сделает их чуточку ближе друг к другу; она же, напротив, даже в порыве гнева и ненависти упрямо звала его по имени… – Анжелика…
Сова, сидевшая под потолком, проснувшись, громко ухнула и забила крыльями. Анжелика вздрогнула и обернулась, увидев мужа. Она улыбнулась, вначале неуверенно, будто не поверила своим глазам, но потом, когда она поняла, что перед ней не призрак и не видение, радость осветила ее лицо.
– Филипп! – она поднялась и протянула к нему руки. – Филипп, неужели вы пришли!
Он шагнул к ней и прижал ее к себе, так сильно, что у нее перехватило дыхание. Анжелика, не помня себя от счастья, прильнула к мужу.
– Филипп… Филипп, – повторяла она без конца, будто не веря, что он рядом.
– Что с вами случилось? – спросил он, наконец, отстранил ее от себя и бегло осмотрел:
– Вы не ранены?
– Нет, любовь моя.
– Рассказывайте, – строго велел он.
– Я возвращалась в Плесси… к вам… ехала через лес… начался ливень. Лошадь испугалась упавшего дерева и скинула меня… – Анжелика сбивчиво принялась рассказывать о том, что с ней произошло. – Нужно найти Пандору, ее ночью съедят волки!
– Ненормальная! – сердито пробормотал Филипп. – С лошадью все в порядке, ее поймал ваш Флипо, наверное, она уже в конюшне. Но почему вы поехали одна через лес?! Зачем вы вообще покинули Плесси, не дождавшись меня? Не опускайте виновато глаза! Я сейчас готов убить вас!
– Делайте все, что хотите, только сначала обнимите меня. Я так замерзла, – прошептала Анжелика, ни капли не испуганная его руганью, и, прижавшись к мужу, спрятала лицо у него на груди. От него веяло силой и надежностью, она чувствовала тепло его тела даже сквозь холодную кожу плаща. Оба замолчали, охваченные удивительным покоем от встречи, не находя сил ни для упреков, ни для признаний в любви – любые слова были лишними. Гроза утихла, и в пещере стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в очаге.
– Мы ведем себя так, будто у нас в запасе вечность, – прошептал Филипп.
– Может, так и есть, – негромко отозвалась Анжелика.
– А вы уже решили, что делать с вечностью?
– Нет. Какая разница, если у меня будете вы?
– Вы всегда отвечаете слово за слово, – Филипп грубоватым движением убрал с лица жены мокрую прядь и, наклонившись, коснулся губами ее виска. – Мне этого не хватало.
Настойчиво заухала сова. Проснулся кот, и теперь, распушив свой хвост, похожий на ершик трубочиста, вился у них под ногами, утробно мурлыкая.
– Только этого? – отстранившись от мужа, Анжелика подошла к выходу из пещеры и, раздвинув пожухлые лозы плюща, выглянула наружу. Уже совсем стемнело. Сова, всплеснув крыльями, слетела со своего насеста и исчезла в открывшемся проеме, отправляясь на охоту. Анжелику обдало холодом. По телу побежала зябкая дрожь, она совсем забыла, что одета в одну тонкую сорочку. Филипп подошел сзади, снял плащ, подбитый мехом, и накинул на плечи жены. – У нас с вами странная судьба, вам не кажется?
Филипп хмыкнул.
– Я начал верить в судьбу, только когда она свела меня с вами…
– Как вы нашли меня? – неожиданно спросила Анжелика.
– Слуги поймали вашу лошадь неподалеку отсюда, и по следам нашли место, где эта норовистая дрянь сбросила вас. Дальше догадаться было нетрудно, раз уж вы не лежали там же с переломанными конечностями.
– Но откуда вы знаете про пещеру?
– Не забывайте, что это мой лес! – напомнил Филипп, улыбнувшись. – Для моих предков здешняя колдунья всегда была чем-то вроде талисмана. Есть предание, что они живут здесь с тех пор, как наш род владеет этими землями. Отец под страхом смерти запрещал кому-либо из своих людей причинять колдунье вред. Когда он узнал, что ее повесили крестьяне, то испытал почти суеверный страх. И действительно так совпало, что для моей семьи настали тяжелые времена….
– Ваш отец уважал традиции этих мест, в отличие от вас.
– Да, он впитал их с молоком кормилицы. Он вырос здесь, а я бывал лишь наездами.
– Вы сожалели об этом? – тихо спросила Анжелика. В сумерках она почти уже не видела его лица.
– Еще бы! – хмыкнул Филипп, и в его голосе Анжелике почудилась горечь. – Иногда мне казалось, что я насквозь протравлен Парижской вонью…Но ничего нельзя было поделать. Я был единственным сыном, и мне надлежало появляться при дворе.
– Я надеюсь, что однажды мы вернемся сюда навсегда, – сказала Анжелика, нежно коснувшись рукой щеки мужа.
– Когда отгремят все битвы.
– Пусть так, ведь у нас в запасе вечность…
Филипп рассмеялся и снова притянул ее к себе, заворачивая в плащ как в кокон.
– Нам пора идти, дорогая, вы совсем окоченели.
Анжелика еще раз оглянулась, окинув взглядом жилище колдуньи. Мокрую одежду она решила оставить, а потом вернуться сюда, захватив подарки для Мелюзины.
Блики от огня в очаге играли на стенах пещеры, исписанных древними рунами, и вдруг ей показалось, что она видит странные картины в причудливой пляске теней. Может быть, это отражение ее судьбы? Она прикрыла глаза, вдруг испугавшись того, что могла увидеть.

Она почувствовала, будто находится во сне, таинственном, жутком и одновременно прекрасном.

 Отправлено: 27.10.15 19:13. Заголовок: – Я позову конюхов, ..

– Я позову конюхов, чтобы забрали лошадей, – не дожидаясь приказа господина, Ла-Виолетт зашлепал по лужам к конюшням. Стены замка защищали от ветра, но гигант-слуга казался даже меньше ростом в попытках закутаться в плащ.
– Поможешь отвести лошадей и отправляйся на кухню, – Анжелика повернулась к Флипо, который дрожал не меньше, чем она. – Скажи поварам, что я велела дать тебе горячего бульона, сколько сможешь выпить, и вина со специями…
– Лучше бы наоборот, – буркнул приободрившийся Флипо; она отвесила мальчишке легкий подзатыльник:
– Еще чего! И не забудь переодеться в сухое, а то никакое вино не спасет!
От конюшен уже спешил слуга, готовый позаботиться о лошадях, и Филипп нетерпеливым жестом подтолкнул жену к двери. После пронизывающего холода даже коридоры Плесси показались ей восхитительно теплыми. Анжелика отбросила мокрый капюшон и двумя руками пригладила назад растрепанные ветром волосы.
– У вас любопытные отношения со слугами, – заговорил наконец шедший сзади Филипп. Анжелика остановилась и обернулась:
– Флипо был со мной рядом, когда… когда времена были тяжелее, чем сейчас.
Вероятно, тому причиной был холод, который Анжелика всегда переносила тяжело, но промокшая одежда и усталость вдруг напомнили ей о беспросветной жизни во Дворе Чудес. Она вздрогнула, словно была не в Плесси с любимым мужчиной, а снова поднималась по лестнице в Ньельской башне к Николя, слушая взрывы пьяного хохота за спиной…
– Ваш слуга больше напоминает воришку с Нового моста, его может научить манерам только хорошая порка– продолжил Филипп как ни в чем не бывало, и на его лице в полумраке коридора Анжелика не могла прочесть ровным счетом ничего.
– Никогда бы не подумала, что вы обращаете внимание на моих слуг, – пожав плечами, заметила Анжелика, неприятно поразившись наблюдению мужа. Почему Филипп завел этот разговор?
– Не более, чем это того требует, – Филипп отворил дверь и жестом пригласил молодую женщину войти. – Вам тоже не помешало бы согреться, – вы найдете тут все необходимое. Я велю прислать ваших девушек, чтобы помочь вам.
– А… вы когда придете? – вырвалось у растерянной Анжелики, - широко распахнув глаза, она с удивлением и мольбой смотрела на мужа.
– Мне нужно еще кое-что сделать, – уклончиво отозвался Филипп, – Если вы устали, то не ждите меня.

Не ждите меня! Те же слова он сказал, когда уходил от нее под Долем, навстречу смертельной опасности. Сидя в горячей воде, испускавшей пар с запахом летних трав, Анжелика уговаривала себя, что ее тревога глупа, что в собственном замке Филиппу ничего не может угрожать….
Она дождалась, пока служанки помогут ей выйти из ванны и обернут ее тело с разогретую простынь, затем велела им принести ее платье и драгоценности. Все время, пока умелые руки шнуровали ей корсаж, застегивали колье на шее, укладывали волосы в прическу, она не могла избавиться от мысли, что через какой-то час Филипп избавит ее от этого. Едва с туалетом было покончено, Анжелика отправила служанок спать.
В комнате было тепло. Молодая женщина присела на пуфик, глядя на окна с приятным содроганием, которое посещает вернувшегося домой в непогоду путника. У камина она заметила низкий стол, сервированный для двоих, и это укрепило ее уверенность, что Филипп должен скоро прийти. Комнату освещали всего три серебряных канделябра. Мягкий свет рождал золотистые всполохи на хрустале, играл в гранях драгоценных камней, многократно отражаясь в зеркалах, обрамленных тяжелыми позолоченными рамами.
– Сударыня! – услышав голос мужа она резко обернулась. – О, на ваши щеки вернулся румянец. В лесу вы выглядели похожей на русалку, выбравшуюся из болот.
Анжелика машинально поправила завившийся локон у щеки, со счастливой улыбкой глядя на вошедшего Филиппа.
– И вас не напугало это?
– Я бы поспорил, кто окажется опасней – русалка или же вы, сударыня, – в тон ей ответил Филипп. Он снял бархатный жюстокор, оставшись в коротком камзоле, подошел к камину и сел напротив жены. – В такую ночь никто из крестьян не сунется за порог дома, чтобы не попасть в лапы нечисти. Что на вас нашло? Вы могли бы переночевать в Монтелу.
Анжелика взглянула на мужа из-под пушистых ресниц.
– Мне хотелось увидеть вас.
– Если кому и могло взбрести в голову поехать в такую бурю – так это вам, сумасбродная русалка, ¬– проворчал Филипп, протягивая руку за бокалом к маленькому столику между ними. – Позвольте предложить вам вина.
– Двое под стать друг другу, – заключила Анжелика, пригубив сладкую и пряную жидкость. – Но вот что нашло на вас, господин мой муж, если вы ожидали, что я останусь в Монтелу?
Некоторое время Филипп не отвечал, и ей вдруг почудилось, что возвращаются старые времена, когда он боялся признаться в своих чувствах, боялся показать свою уязвимость… Украдкой, притворяясь, что занята только напитком, она глянула на него – и встретила улыбку в его глазах.
– Возможно, это покажется вам смешным, но я тоже хотел увидеть вас… наконец. Но мы чересчур увлеклись, мадам, – боюсь, поварам придется готовить ужин заново.
-Ах, Филипп, полно вам: лучше скажите: вам нравится, как я выгляжу?
Он наклонил голову, разглядывая красивое легкое платье из алой тафты, украшенное золотой вышивкой.
– Красный – цвет страсти, - тихо произнес он. – Вам необычайно идет. Пожалуй, вы выглядите даже лучше, чем на празднике в Версале. – Она улыбнулась в ответ на комплимент, но он продолжил: – Вы ухитряетесь быть все время разной: вы смущаетесь, когда от вас ждут решимости и идете в бой, когда стоит сдаться… Но и на королевской охоте, и в пещере колдуньи вы – самая прекрасная из женщин.
Анжелика широко распахнула глаза от изумления и покачала головой, глядя на мужа с невыразимой нежностью.
– Чем больше я узнаю вас, тем больше удивительных открытий меня ожидает.
– Я таков, каков есть, не больше и не меньше, – резковато ответил Филипп и тут же добавил уже мягче: – А теперь сударыня, не пора ли нам приступить к ужину?
Это было странно, но Анжелика почти не ощущала голода. Едва притронувшись к ароматной телятине под соусом из трюфелей, она отложила вилку.
– Пожалуй, я не голодна…Да и от волнения я не смогу проглотить ни кусочка.
– Ну надо же! Когда-то вы говорили другое. Вы так непредсказуемы, мадам, - Филипп протянул руку к бокалу.
Анжелика рассмеялась:
– Говорят, женщину надо постигать не умом, а сердцем, Филипп.
– Мой отец любил повторять, что в любовной игре сердце надо держать на замке, - краем рта улыбнулся Филипп.
– Так вы играете со мной? – поддразнила его Анжелика.
– По вашим правилам, мадам. Я знаю, вам известен каждый шаг в этом танце, но позвольте мне насладиться предвкушением. Я никогда прежде не уделял делам любви достаточно времени и поэтому не постиг тонкостей этой науки. Я готов исправиться, а вы… вы обещали стать моим проводником в Стране нежности, разве не так? Но сейчас я хочу насладиться обществом самой красивой дамы королевского двора, прежде чем заключить в объятия мою Баронессу унылого платья.
– Филипп… – растерянно проговорила она, оставив кокетство. Она так долго ждала этого момента – сквозь ссоры, побои и гневные слова, сквозь боль ожиданий и смертельное отчаяние… Сейчас ей казалось, что это происходит не с ней, не наяву, и к счастью примешивалась пронзительная грусть. – Я не могу поверить, что это не сон. Все так стремительно случилось…так стремительно, а я так этого ждала, – она не смогла закончить фразу, ее губы дрожали, а из глаз потекли слезы. Анжелика резко поднялась и подошла к окну, отвернувшись от мужа, она принялась стирать слезы рукой. Филипп подошёл к ней сзади. Она почувствовала, как на плечо легла его горячая ладонь. Он мягко развернул ее к себе.
– Что с вами, почему вы плачете? – негромко спросил он.
– Ничего… Простите меня. Я все испортила…
– Вы несчастны? Из-за меня?
– Нет! Наоборот, я слишком счастлива, до боли, до слез…
– Боже мой! – он сжал ее плечи.– Вы сведете меня с ума! Когда я бил вас, вы не плакали, а теперь вы рыдаете без остановки!
– Это только сейчас. Оказывается, испытание счастьем не так-то легко выдержать. Вот видите, Филипп, я не такая уж сильная!
Филипп наклонился к ее темени, вдыхая тонкий аромат волос. Он нежным жестом раздвинул золотистые пряди, обрамлявшие тонкое лицо жены, стирая большими пальцами влагу с ее щек.
– Ну-ну, не плачьте. Послушайте… Сначала вы казались мне неприступной, потом я понял насколько вы опасней всех женщин вместе взятых, затем я узнал, что вы тверже алмаза и при этом по-настоящему добры, а сейчас вы такая хрупкая, женственная, что я страшусь даже неловким движением причинить вам боль.
Она рассмеялась сквозь слезы. Приподнявшись на носках, она обвила руками его шею и прижалась к нему со всей силы, уткнувшись лицом в камзол, пахнущий жасмином.
Он аккуратно отнял ее от себя, затем подхватил на руки и отнес в спальню. Там царил полумрак, лишь одна свеча горела в алькове. Усадив ее на постель, он сел подле нее. Они молчали, глядя друг на друга. Наконец Филипп поднялся, и так же молча, не отрывая от нее взгляда, принялся раздеваться. Оставшись в одной только нижней рубашке, он осторожно взял ее за руку и потянул к себе, вынуждая подняться. Она не сопротивлялась; он медленно начал раздевать ее, будто выполняя некий ритуал. Она не двигалась, полностью отдавшись в его власть. Опьяненная своей победой, она ослабела настолько, что ей казалось, что она вот-вот умрет от избытка исступленного восторга, распиравшего грудь.
Платье с тихим шорохом скользнуло вниз, образуя у ее ног алые волны. Филипп расстегнул жемчужное колье, и оно упало вслед за юбками, вынул из ее ушей тяжелые серьги и начал распускать прическу, вынимая одну за другой, шпильки, которые с тихим звяканьем падали на пол.
– Кажется, я начал постигать тайны любовной тактики. Думаю, эта ночь перечеркнет все то, что я знал о любви… вернее сказать, не знал.
Анжелика не ответила, но уголки ее губ дрогнули. Она протянула руку и бережно, лишь слегка касаясь кончиками пальцев, погладила его лицо. Филипп вздрогнул от ее прикосновения. Он взял ее правую руку, нежно скользнул пальцем по внутренней стороне ладони, затем поочередно стал снимать с пальцев кольца, бросая их на прикроватный столик, оставив только обручальное. Не выпуская ее руки, он наклонился к ее лицу совсем близко.
– Вот так, к черту все эти дорогие безделицы. Сейчас вы – моя Баронесса унылого платья. Помните тот вечер в Плесси? Ваша ладонь была такой холодной, она дрожала в моей руке, как маленький замерзший зверек. Мне хотелось согреть вас, спрятав у себя на груди…– прошептал он. – Сейчас вам не убежать от меня.
Прохладный воздух обжег ее кожу. Оставшись обнаженной, она ослабела, подчиняясь его рукам.
Филипп увлек ее на кровать и сам склонился над ней, любуясь румянцем щек, влажным блеском глаз. Он неспешно прикоснулся губами к ее губам, обхватывая то верхнюю, то нижнюю, словно пробуя их на вкус. Потом скользнул ниже: на подбородок, на шею, двигаясь вниз к ключицам, замирая на пульсирующей ямочке между ними.
Он накрыл ладонью ее грудь, сжав сосок между пальцев, слегка оттягивая и выкручивая его, вплетая в удовольствие болезненно-дразнящие ощущения. Анжелика, кусая губы, выгнулась под ним, безропотно отдаваясь в его власть. Она гладила его спину, ласкала сильные плечи. Ее ладонь скользнула по шее вверх, зарываясь пальцами в белокурую шевелюру, пока его губы продолжали путешествие по ее телу.
Филипп неторопливо растягивал новое для него удовольствие, доводя ее до исступления. Как умелый военачальник исследует местность перед решающим боем, так и он медленно, шаг за шагом изучал карту страны наслаждений, с удивлением понимая, что сейчас имеет над распростертым под ним телом абсолютную власть, и это ему нравится. Он скользнул ладонями по ее ногам, поочерёдно прижимаясь губами к тонким щиколоткам, затем развел их, проведя ладонями по шелковистой коже внутренней стороны бедра.
Отзываясь на ласку, она ухватилась пальцами за его плечи, стискивая их не то требовательным, не то умоляющим движением. Где-то на задворках сознания еще билась робкая мысль, что подобное преклонение перед женщиной унизительно, но желание подчинить ее себе, и самому подчиниться страсти было настолько сильным, что он испытывал почти физическую боль.
Филипп больше не раздумывал, – сила, разбивающая все его опасения как песочные замки, вела его за собой. Чувство собственной власти захватило его, оно огнем струилось по венам, заставляя забыть обо всем, кроме этой воплощенной Венеры, трепетно жаждущей быть покоренной.
Он с восхищением наблюдал, как она прерывисто дышала, жадно хватая ртом воздух, будто утопающий, который ловит последнее мгновение перед тем, как волна накроет его с головой. Не в силах сдерживаться, Анжелика перекатывала голову из стороны в сторону, вздрагивая всем телом и жалобно вскрикивая, когда сладостная пытка становилась невыносимой.
Пламя камина роняло на стены красные отсветы. В альковной нише метались длинные тени. Теперь любовники медленно изучали друг друга – равноправные партнеры в этой сладостной, языческой игре. Она то прижималась к нему, подчиняясь его напору, страстно отвечая на его жадные поцелуи, то, дрожащая, ускользала от него, изнемогавшего от желания, усиливая напряжение и продлевая игру, но не давая прийти разочарованию. Свеча, наконец, погасла, окутав их темнотой, многократно усилившей чувственность, дарящей откровенность.
Больше не было ничего: ни прошлого, ни будущего, ни побед, ни поражений, ни извечного противостояния двоих, слишком хорошо знавших жизнь, чтобы надеяться на снисхождение судьбы. Два тела, два сердца и две души слились воедино в тиши зимней ночи.

Когда Анжелика открыла глаза, комнату заливал предрассветный сумрак. Филипп спал рядом, раскинувшись на постели. Она некоторое время смотрела на него: следила за малейшими движениями лица, за подрагивающими во сне веками, чувствуя, как из глубины сердца волнами поднимается нежность.
«Любовь моя».
Она тихонько выскользнула из-под одеяла. Холод каменного мозаичного пола обжег босые подошвы. Она прошла к окну и села в кресло, завернувшись в теплый индийский плед. За ночь значительно похолодало, и пошел снег – нечастый гость в этих краях.
Анжелика, как завороженная, смотрела, как за окном кружатся крупные снежинки. Аллея парка и каштаны, посаженные вдоль нее, уже укутались белым пушистым покрывалом. После дождливой серости, зима, наконец, облачилась в свой самый роскошный наряд. Лес, видневшийся за границами парка, был тоже уже одет в белые одежды.
В такую пору особенно счастливы дети: крестьянские ребятишки, визжа от радости, носятся дотемна, играя в снежки или лепят снежных баб. Анжелика улыбнулась, представляя себе разрумяненные детские личики, глаза, блестящие от восторга. Перед ее мысленным взором проплывали счастливые лица сыновей, братьев, сестер. Даже чопорная Ортанс, когда они были детьми, принимала участие в снежных забавах…
Увлечённая чередой воспоминаний, она не заметила, как подошел Филипп. Только когда почувствовала его прикосновение, повернула голову и подняла на мужа сияющий взгляд. Он не сказал ни слова, но теперь его молчание не пугало ее. Его пальцы ласкали ее затылок, а когда скользнули по шее вниз, ее охватила сладостная дрожь. Она медленно закрыла глаза, растворяясь в своем счастье. Он наклонился и подхватил ее на руки, затем усадил к себе на колени. Анжелика прижалась к груди мужа, теперь он смотрел на кружащийся снег, а она смотрела на него. Его молчание, которое она раньше воспринимала так тягостно, вдруг явило в себе новый смысл. Только в тишине можно услышать истинную музыку души, и только два любящих сердца способны наслаждаться ей.

 Отправлено: 28.10.15 00:06. Заголовок: Я пока только начала..

Я пока только начала читать, начало мне нравится. Спасибо.
Уже прислала Зираэль ссылку на описание шизоидного типа личности (Филипп) и то, как он действует, любит, проявляет агрессию и т.д. Для вашего фан-фика, как мне кажется, это будет очень полезно. Вот еще показательная цитата из Мак-Вильямс:

"Комбинация людей с шизоидным и истерическим типами личности дается тяжело. В то же время между ними существует давняя история любви. Женщины-истерики находят мужчин-шизоидов чрезвычайно привлекательными. Они ценят в них честность, принципиальность, самодостаточность… А мужчины-шизоиды любят женщин-истериков за чувствительность, теплоту, эмоциональность. Но вместе они могут свести друг друга с ума. Потому что, когда ей плохо, она пытается придвинуться к нему поближе, а он отодвигается. Когда же он видит, что ей плохо, он думает, что лучшее, что он может сделать для нее, это оставить ее в покое. А она чувствует себя покинутой".

Узнаете?;)

 Отправлено: 28.10.15 15:06. Заголовок: Psihey пишет: Потом..

Psihey пишет:

цитата:

Потому что, когда ей плохо, она пытается придвинуться к нему поближе, а он отодвигается. Когда же он видит, что ей плохо, он думает, что лучшее, что он может сделать для нее, это оставить ее в покое. А она чувствует себя покинутой".

тогда в каноне у нас не акцентуация в чистом виде - потому что он как раз поддерживал ее, когда ей было плохо, даже в моменты их плохих отношений...

 Отправлено: 28.10.15 18:30. Заголовок: Допущение автора) И ..

Допущение автора) И потом это "знаки внимания" они по-разному расценивают, Анжелика - как то, что "он хочет насладиться ее страданиями" или, наоборот, что это "любовь и нежность, которые он скрывает", а Филипп ведет себя так, потому что в его представлениях так правильно, так должно.

По тексту - стиль, язык - очень хорошо, особенно отмечу как меняется язык в зависимости от соц. класса персонажа.

По характерам - не очень представляю себе, что у маршала вообще могли быть друзья в обычном их понимании, а уж тем более, чтобы он делился с кем-то из придворных своими любовными чувствами... Это что касается де Гиша. Такая личность вообще не склонна "трепаться", заниматься пустой болтовней, если он что-то говорит (что случается редко и мало), то для чего-то, по делу. Если это светская обязанность посещение знатного больного - сложно представить, что Филипп вообще мог этот светский треп вынести долго, или уж тогда где его любимые "шизоидные игры" с людьми, с рассеянным, удивленным видом и вопросами, "от которых люди чувствуют себя дураками"?

Касательно любви. Поначалу все как в романе, но потом Филипп немного не похож на себя. Для поездки в Плесси должен четко прозвучать (а лучше от короля или от маркиза - королю) повод - чтобы залечить раны и вернуться в строй. И, может быть, ему не стоило так быстро поправляться, чтобы "вихрем влетать в комнату";)) Если бы он "вихрем влетал", он был бы уже при дворе или на войне, а не сидел бы в деревне с женой;)

Это не значит, что у такой личности как Филипп не может быть привязанностей. Может, и обычно этих привязанностей очень мало и ими дорожат. Но он выражает свои чувства действиями, а не разговорами. И объекту такой привязанности часто кажется, что его вообще не любят. Ну и Анжелике так кажется, потому она и хочет: признаний, чувств, лобзаний, песен под балконом и др. и пр.;)) Она и подношение старинного колье оценивает как "поэтический жест". Но он же не поэт, трубадур, фанфарон и др. и пр., он просто в своем понимании поступает честно и логично, правильно. Т.е. он как бы антипод Жоффрея, который - яркая нарциссическая личность.

На самом деле, мне очень нравится и это не в коей мере не критика.

 Отправлено: 28.10.15 19:47. Заголовок: Psihey Спасибо)) Ps..

Psihey Спасибо))
Psihey пишет:

цитата:

Это что касается де Гиша. Такая личность вообще не склонна "трепаться", заниматься пустой болтовней, если он что-то говорит (что случается редко и мало), то для чего-то, по делу. Если это светская обязанность посещение знатного больного - сложно представить, что Филипп вообще мог этот светский треп вынести долго, или уж тогда где его любимые "шизоидные игры" с людьми, с рассеянным, удивленным видом и вопросами, "от которых люди чувствуют себя дураками"?

Глянув биографию Гиша, подумала что он мог в тех же кампаниях участвовать что и Фил, причем с юных лет. Одни близкий друг может быть, почему нет. С остальными-да, будет вести себя именно так, но мы еще не дошли до этого.
Psihey пишет:

цитата:

Для поездки в Плесси должен четко прозвучать (а лучше от короля или от маркиза - королю) повод - чтобы залечить раны и вернуться в строй.

Я думала о разговоре с королем, но Фил же ранен. Ну а так узнал, что король так пожелал, пришлось ехать. А кампания закончилась.
Psihey пишет:

цитата:

Она и подношение старинного колье оценивает как "поэтический жест". Но он же не поэт, трубадур, фанфарон и др. и пр., он просто в своем понимании поступает честно и логично, правильно.

Вы знаете, я так и хотелось показать. В отрывке первой ночи он не фанфаронствует, нет. Он честно признает ее достоинства.( а вот Анж может как раз расценить это как поэтичность и романтизм, все таки в главе больше ее эмоции показаны) В его словах нет показной красивости и рисования, как в словах и признаниях Пейрака. Возможна ли грубоватость и недоверчивость в той ситуации? Интересно ваше мнение. Но в любом случае до конца еще очень далеко. Думаю все вернется на круги свои(мы, по крайней мере, постараемся) Надеюсь, вы будете читать наш фанфик дальше))